со всех сторон, перед сотнями людей…
Карло засмеялся, ведь для него это было так же естественно, как дышать, в этом была вся его жизнь.
– Зато вы теперь можете говорить, что стояли на одной сцене с Фаринелли!
Он все еще не отпускал мою руку, и между нами чувствовалась такая близость, словно мы были знакомы уже сотню лет. Было легко и… весело. Вот чего мне так не хватало, от чего была эта постоянная боль в душе! Я жила, подобно монахиням, запершись со своими холстами, ища вдохновения в одиночестве, и совсем забыла, что значит искреннее веселье и смех, а ведь я была так молода!
На улице было свежо и сумрачно. Мы вдвоем дошли до канала, заполненного гондолами. Гондольер одной из них тут же усмотрел клиентов и причалил неподалеку о нас. Карло подошел совсем близко и стал говорить слова прощания и сожаления, а я вновь залюбовалась им, легкой гордой постановкой головы, небрежно откинутыми черными волосами, всей его фигурой ― стройной, гибкой, юношеской, несмотря на рост и ширину плеч. Когда он вот так подошел, мой взгляд уже не отрывался от его больших черных глаз с длинными ресницами. Он говорил какие-то обыденные слова, но в его глазах, когда он держал мою руку, было то особенное, чего я бессознательно ждала и на что ответила взглядом. Я почувствовала это и в быстром пожатии его руки, и невольно ответила таким же пожатием. Да, это был момент, когда лишние слова не нужны.
Помогая ступить в гондолу, Карло прижал к губам мою руку.
– Мы еще увидимся? ― этот вопрос прозвучал так по-детски, искренне и просто!
– Думаю, да, ― шепнула я и с сожалением стала смотреть, как растворяется в темноте ночи его одинокий силуэт.
Болезнь
В эту ночь мне было не уснуть: в ушах навязчиво звучала какофония из нот, меня колотил озноб, и вся я находилась в крайне нервическом состоянии. В такие минуты одно спасение ― работа. Примостившись поближе к канделябру, найдя толику света в ночной комнате, я провела рукой по чистому листу бумаги и быстро приколола его к мольберту. Штрих, другой, третий ― и вот уже появляются контуры густых волос, больших прищуренных глаз, нежного рта… Этот образ не выходил у меня из головы, хотелось выплеснуть на бумагу все, что я чувствовала, и тем самым освободиться от наваждения. Меня до глубины души потрясла ангельская красота Карло Броски, достойная кисти Гвидо Рени или Караваджо.
Первый луч солнца, пробудивший зарю, скользнул по комнате, пробиваясь сквозь заросли винограда. Я не заметила, как просидела у мольберта остаток ночи, и только теперь почувствовала, что мои пальцы совершенно устали. Сладко потянувшись, я скользнула оценивающим взглядом по своей работе и, оставшись совершенно неудовлетворенной результатом, накрыла мольберт покрывалом.
Утро наступило теплое и нежное. Здесь, в Италии, все совсем не так, как в северных странах, где бессильные лучи прогревают воздух только к обеду. Здесь можно наслаждаться завтраком прямо на улице, вот