Поморщившись, он поставил полупустую чашку на стол и встал. Возле дивана, в углу под полками с посудой стояла низкая тумба, покрытая молитвенным ковриком с вышитым на нём рисунком мечети с четырьмя минаретами. Муртаза поднял коврик, под ним показался небольшой красный сундучок, кованный блестящими медными полосками.
Сундучок этот был наследством, доставшимся ему от родителей. Точнее, от матери. В последнюю поездку к родным в Среднюю Азию отец уговорил Муртазу взять эту памятную вещь с собой. «Подумываем мы, сынок, переехать в Крым, на землю предков, – сказал он. – Сам знаешь, при переездах вещи ломаются, теряются. Да и неведомо, что там ждёт нас самих. Здесь сложено всё, что хранит память о твоей матери. Береги их».
Сундучок был подарен Загиде родственниками, когда она приезжала в гости в родную деревню близ Казани. Жили там потомственные мастера, создавали, можно сказать, настоящие шедевры. На медных полосках, обвивших узором бока и крышку сундука, выкованы вьющиеся, цветущие веточки, изящный замочек запирается на миниатюрный ключ. Изнутри сундук покрыт красным атласом, словно благородная шкатулка для жемчугов и алмазов.
У матери Муртазы не водилось золотых украшений с бриллиантами. В сундучок были сложены старые фотографии, письма, несколько исписанных разноцветными чернилами и карандашом тонких тетрадок.
Приехав в Казань, Муртаза наскоро перебрал их, аккуратно сложил, потом же долгое время не прикасался. Видно, ещё не настало время ему глубоко заинтересоваться прошлым, не появилась настойчивая потребность в этом. У молодости много других забот.
Только вот теперь, когда на заводе дела шли ни шатко ни валко, а дома ждало одиночество, он почувствовал, что некуда девать себя. Раньше было чем заняться: кипел весёлыми хлопотами, многолюдными представлениями Дворец культуры завода, клокотали страсти на стадионе. Заводской футбольный клуб «Крылья» был частым участником российских турниров. И Муртаза, ещё будучи студентом, числился одним из надёжных игроков.
В отличие от обделённого вниманием быта граждан, их досуг и моральный облик пользовались неустанной заботой коммунистической партии и советского государства (что, впрочем, было одно и то же).
Теперь же Дворец культуры погрузился в тишину и темноту, а на изумрудной траве стадиона хозяйничают лишь воробьи, галки да вороны. Куда деть себя молодому парню?
Бывают часы, когда «думаю думу свою», как сказал поэт. Думы же часто уводили в прошлое, туда, где жили, страдали, любили и позвали Муртазу в этот мир родители…
К тому же по телевизору часто стали говорить о несправедливостях правившего в стране в течение семидесяти лет коммунистического режима, о его преступлениях против собственного народа. И в газетах много пишут о том же, и у читавшего и слышавшего всё это Муртазы словно вновь и вновь открывалась старая сердечная рана. Ведь это его мать испытала на себе вопиющую несправедливость властей и от пережитого ушла из жизни так рано…
…В