это было нечто дикое, wild thing. Забавно то, что сам он являл собой полную противоположность таким людям».
В отличие от них, он был чистеньким малышом, выросшим на сливках, протеинах и детском питании «Blédine». Милый послушный малыш. Сильно развитый инстинкт самосохранения спасал его от соблазнов того десятилетия, когда наркотики, неоправданный риск и тяга к саморазрушению получали все большее распространение в обществе. Он не употреблял алкоголь, не курил, возвращался домой вечером, как положено, тогда как город погружался в ночную жизнь. Он был хорошо воспитан. Внимательный наблюдатель за ночной жизнью, очарованный эстетикой маргинальности, Жан-Поль точно знал, что самому переходить «желтую линию» нельзя. Он восхищался жизнью на грани, такая жизнь его вдохновляла, и это находило отражение во всех его эскизах, но Аркёй, Бабуля Гаррабе и друзья детства удерживали его от перехода этой границы. Не колеблясь, не сомневаясь ни секунды, он исключал это безумие из собственной жизни. Каждые выходные он уезжал в Лондон. Словно энтомолог, попавший в неизведанные леса, он изучал «насекомых» с Карнаби-стрит, препарировал панков и нанизывал на воображаемые иголки трансвеститов, собирая личную коллекцию. Булавки, кожаные куртки, ботинки «Dr. Martens», прически «ирокез» – все это будоражило его фантазию. Концерты «Clash» и «Sex Pistols» дополняли изучение буйной жизни отчаянной молодежи и философии no future. Но Жан-Поль уже знал, как держать дистанцию, он хорошо изучил методику отстранения от происходящего, схожую с «эффектом отчуждения», который использовал в своей творческой практике Бертольт Брехт. Он постигал, но не принимал. То, что он переносил на бумагу, не являлось просто копией, это было отражение, переосмысленный образ пережитого и увиденного, пародия или игра. Его карандаш превращал dirty boys в ребячливых хулиганов, избавленных от смертельной тоски, которая губила их в реальности. Любой фанатизм вызывал у него усмешку. Жан-Поль заимствовал у них стиль: молнии, булавки, кожа, разодранные майки… Но их философия разбивалась о его восторженное жизнелюбие. Его восхищала только внешняя сторона их существования, он запоминал декорацию, лишая ее изначальной идеи. Когда позже анализировал панк-движение, он давал ему такое двусмысленное определение: «Это были последние слабые дадаисты, исключительно пролетарского происхождения».
Его ни в коем случае нельзя было назвать панком, между тем «стильным» и «cool» он тоже не особенно стремился быть… Загадочный, лукавый, ироничный, всегда сам по себе, Жан-Поль вел летопись нового поколения пресыщенных жителей большого города, идолы которого его только забавляли. Он напоминал комика Граучо Маркса в засаде, он был повсюду и нигде, в каком-то параллельном пространстве. Смех всегда был его оружием. Подкупающее обаяние, очаровательное сочетание провинциальной непосредственности и добродушной иронии всегда и везде обеспечивали ему мгновенный успех. Скоро он стал любимцем всех редакторов модных журналов и постоянно находился в центре внимания. В восьмидесятые годы это