не до меня. А вы с родителями живете?
– С отцом.
– Да, это хорошо, –кивнул Кашечкин.
– Чего же хорошего без матери?
– Ой, извините. Я не то имел в виду. Я хотел сказать, что хорошо иметь настоящего отца.
– Да уж, – Светлана выпустила его руку и сжала губы, – конечно. Только из-за него мама и пропала. Он с ней развелся, когда я еще маленькая была, взял меня к себе, а ее выгнал. И она пропала.
– Как пропала? У нас люди не пропадают!
– Исчезла. Я спрашивала отца, а он велел мне молчать и сказал, что она пропала.
Некоторое время они шли молча. Впереди показались Никитские ворота.
– Все. – Светлана остановилась. – Не провожайте меня дальше.
– Почему? Я вас обидел?
– Нет. Но только идите домой, к маме. Я на вас не обиделась, вы мне нравитесь, но дальше нельзя.
– А можно… – внутри у Васи все замерло, – можно нам еще раз встретиться?
– Вы же уезжаете.
– Я еще неделю здесь буду. И потом я буду вам писать. Можно?
– Нет! – вскрикнула Света и отшатнулась.
– Почему? А хотите, я вас сам найду? Вы уйдете, а я вас все равно найду?
– Не надо. Можете завтра меня после института встретить. У нас семинары в три часа закончатся. Ждите меня у памятника Ломоносову.
– Да, конечно, буду ждать! – Вася улыбался. Для того чтобы отбыть на место службы полностью счастливым, ему не хватало самой малости – девушки, которой он мог бы писать и фотографию которой мог поставить на тумбочку. В училище он так ни с кем и не познакомился по причине природной робости. Да и время в основном проходило в мужском коллективе, а увольнения и танцы в клубе были редки. В увольнениях же Кашечкин, что греха таить, не за девушками бегал, а в кино и за мороженым. А вот теперь девушка нашлась, да еще какая!
– Все. До свидания. – Светлана повернулась и пошла на Никитскую.
Кашечкин сделал было шаг ей вслед, но она обернулась и строго сказала:
– До завтра. Не смейте идти дальше.
И пошла, весело цокая каблучками по асфальту.
На следующий день, с самого утра, как только отчим и соседи ушли на работу, Кашечкин начал приготовления. Он выдвинул на середину кухни два стола – свой и дяди Сережи, поставил на газ большую кастрюлю с водой и начал стирку и глажку. Застелив оба стола байковым одеялом, он выудил из чемодана чистую, но немного помявшуюся белую парадную рубашку, сбрызнул ее водой и начал ловко охаживать утюгом. Мать, подперев щеку, сидела на крашеном табурете рядом и с нежностью смотрела на него.
– Большой ты у меня стал, ловкий! – Мать встала и потянулась к утюгу. – Дай лучше я поглажу.
– Что ты, мамочка, не надо! – Кашечкин нежно обнял ее за плечи, поцеловал и усадил обратно на табурет. – Я сам все сделаю.
– Вот бы отец порадовался, – голос матери дрогнул. – Давай я тебе хоть чайку сделаю!
– Мамочка, милая, не хлопочи. Я сам теперь за тобой ухаживать буду. Вот отглажу все и в магазин схожу, за продуктами.
Мать улыбнулась.
– Вижу я, в какой магазин собрался. На свидание небось