Ты его продал – да? Ты продал Сивку?
– Да. Продал…
– Но зачем? – Ее жалобные глаза посеребрили слезы. – Это же Сивка!
– Сохрани эти гривны. Нам с тобой еще малыша на ноги ставить.
– Но ты же любил Сивку!
– Любил…
– На – забери. – Решительно всучила гривны обратно Рогдару. – Верни Сивку домой.
– Каля, я охотник, а не пахарь. Мне лошадь не нужна. Это лишний рот во дворе, который чем-то нужно кормить. Ты сама знаешь, какой выдался год.
– Да прокормили бы… – отмахнулась она. – Просто я видела, как ты заботишься о нем. Да и сама к нему привыкла…
– Возьми. – Протянул ей гривны. – И сохрани. Пусть Сивка так послужит доброму делу и поможет поднять нашего малыша. Хорошо?
Каля грустно опустила голову, но взяла гривны.
– Не вешай носа.
Он устало присел, и вид его был потрепанный, истомленный.
– Ты не захворал ли?
– Я здоров. Просто устал.
– Нет, это не усталость. Я тебя хорошо знаю. Ты выглядел так же, когда вернулся из битвы под Долонью. И был таким же, когда вернулся с Волхова.
– Под Долонью всё было иначе.
– Иначе? Бессмысленная смерть там была. И только.
– Там она была бессмысленна иначе.
– А здесь?
– А здесь мы лили кровь за вас, Каля.
– И это, по-твоему, бессмысленно?
– Отмети мотивы. А затем взгляни на бойню со стороны. Столько сил брошено на разрушение: и ради чего? В пылу битвы ты не отличишь соратника от чужака. И в голове в это время нет ни единой мысли. Что тогда говорить о мотивах? Они есть только «до» и «после», но не «во время».
– Что стряслось? Ну, не молчи. Скажи мне, что с тобой творится?
– Не знаю. Меня преследует битва на Волхове. Я сегодня на торжище будто вновь оказался там. В шапках меховых шлемы варяжские увидел. За топор стал хвататься. Бред какой-то. Я столько всего прошел. А тут сломался…
– Займись охотой. Вернись к своему промыслу. Развейся и перестань думать о битве. Она прошла, закончилась, забыта.
Тяжело вздохнул и опустил голову. Он видел послов.
– Займись охотой, – спокойно повторила она. – Возьми кого-нибудь с собой, и заготовьте пушнины. Лес лечит. И труд тоже.
– Все охотники уже разошлись. Я опоздал.
– Тогда возьми с собой Малку.
– Отшельницу? – На его лице застыло изумление.
Он однажды видел ее. Дикарка стоит босиком и выглядывает из-за дерева. Лицо ее скрыто оленьим черепом, в глазных черных впадинах блестят ее вытаращенные глаза. Она резко наклоняет голову, как ворона, издавая тихий протяжный рык…
Помотал головой.
– О-о, нет, – повторил он. – Нет, это паршивая мысль.
В дремучей глубине соснового леса бродил туман. Он то лился молочной патокой на сырую землю, устеленную мягким ковром иголок, то путался в хвойных ветвях, на которых серебрились кристальные брызги минувшего дождя. Крепкие стволы, растущие