знаю, почему ты так ко мне охладел.
Остановился, но не обернулся. Годами они не могли зачать ребенка. Звали по ее просьбе христианских монахов: они сутками читали над ней молитвы, но не совершили чуда, в которое она верила. Обращались к знахарям: они поили обоих горькими отварами, вызывая тем приступы острого недомогания. Прибегали к помощи старых колдунов, но Хельга боялась их, открещивалась. Хольгер отчаялся, Хельга продолжала молиться и верить, что однажды сумеет понести.
– Сколько это уже длится? – спросила она.
– Я уже смирился.
– Не правда!
– Мне плевать.
– 1783 дня и это утро со дня нашей свадьбы.
– 1786 дней, Хельга. Но я по-прежнему тебя люблю.
– Тебя всё чаще нету дома, Хольгер.
Обернулся. На пристани уже никого не осталось. Они стояли вдвоем под молочным снегопадом, неотрывно глядя друг на друга сквозь крупное зерно, сыплющее с неба.
– Ты же знаешь, что я это делаю для семьи.
– Для какой семьи?
– Для нас с тобой.
– Хольгер, я уже не помню, когда в последний раз мы спали с тобой в одной лежанки. Такая, по-твоему, должна быть семья? Ради такой, по-твоему, семьи нужно надрываться где-то вдалеке? Ты постоянно пропадаешь в своих походах. А я месяцами чахну здесь одна. И я уже не знаю, чего мне ждать: то ли когда ты вернешься на своих ногах, то ли когда тебя притащат на щите.
– Ты знаешь, почему я это делаю. Знаешь, но всё равно возвращаешься к этому разговору. А я не хочу больше об этом говорить. Никогда. В конце концов, я не за этим вернулся домой.
– Сколько людей бессмысленно убито?
– Нет. Не бессмысленно. Мы принесли их в жертву этому золоту.
– Ради чего?
– Ради нашей жизни.
– Пора остепениться, Хольгер. Я каждый день молилась Богу, чтобы удержать тебя, и…
– Значит, твой бог слаб, как и его служители.
– Бог мудр, Хольгер. Ибо он услышал другую мою просьбу.
Хольгер застыл, глядя на улыбающиеся губы Хельги.
– Это правда? Ты беременна?
– Я никогда тебе не лгала.
Он вдруг радостно закричал, сорвался с места, подхватил ее, словно пушинку. Закружил и громко расхохотался. Она боязливо вцепилась в его шею, залившись звонким хохотком, и ее янтарно-рыжие волосы, пылающие солнечным огнем, растрепались от круговорота.
– Воистину, велик твой Бог!
– Дай мне слово, – шепнула Хельга, глядя на него загоревшимися глазами. – Дай мне слово, что ради нашего ребенка ты прекратишь ходить в набеги. Хорошо?
– Да, хорошо.
– Обещаешь?
– Клянусь! – Вновь ее закрутил. – Клянусь, больше ни одного набега.
Хольгер поставил ее на землю и достал из-за пазухи бирюзовое ожерелье, бережно надел Хельге на шею.
– На Востоке говорят, что это камень счастья.
– Он очень красивый, – умиленно и радостно ахнула Хельга, однако смутилась, заметив засохшие темные пятна на нескольких сине-зеленых бусинах, присмотрелась. –