одновременно, и это оправдывало приход к ней поселковых женщин. Я, не прислушиваясь к их неторопливому и тихому говору, уставший за день, быстро засыпал.
Однажды, ранним утром, задержавшись в доме из-за простудного недомогания, был разбужен звеневшими на улице колокольчиками и хлопками кнута с хриплыми призывами: – Пошла! Куда! Пошла! Из окна своей комнаты я увидел стадо коров и пастуха, гнавшего коровье стадо на луг, находящийся на окраине леса, за излучиной речки, огибающей поселок. Я замер, поперхнувшись сигаретой, которую так и не прикурил. Пастух, возраста, примерно, около сорока лет, имел шевелюру, напоминавшую солнечное светило в часы раннего рассвета, когда оно выползает из-за горизонта и готово через секунду ослепить и растопить все вокруг. Ярко-рыжие волосы его головы были снопом скошенной соломы, достигшей полного созревания. Он был низенького роста, некрасивый, с кривыми ногами и, догоняя рассыпавшихся по улице коров, шкультигал, припадая на правую ногу. Стадо скрылось за поворотом, а я еще долго мусолил незажженную сигарету губами, перекатывая ее языком в разные стороны, пока она, мокрая, рассыпавшись, не выпала на пол. Я молча стоял длительноое время, ворочая в черепной коробке вспотевшие мысли, как мокрую сигарету на губах, пока стадо, гонимое пастухом, не скрылось за поворотом, на выходе из села.
Вечером я сходил в продмаг и купил бутылку водки, пакетик с тонко нарезанными ломтиками московской колбасы, буханку горячего еще хлеба, выпекаемого в местной пекарне, и пошел домой, тревожась мыслями о том, что меня так взволновало. Мне казалось, что я уже в шаге от разгадки беспокоившей меня недосказанности событий в поселке, под названием «Рыжики».
Хозяйка крутилась у печки, двигая чугунки и кастрюли длинным ухватом, и в воздухе хаты витал аромат каких-то трав и снадобий, явно предназначенных для моего выздоровления. Я высыпал продукты на стол, поставив бутылку на середину, и просипел простуженным голосом: – надо поговорить.
За окном наступали вечерние сумерки, и тишина обвалакивала ватным одеялом засыпающий поселок, а мы сидели за столом, лицом друг к другу, и тихо разговаривали. Пили мало, да и еда, уж, не очень тянула к себе наши желудки.
Я попытаюсь, своими словами, передать смысл нашей беседы. То, что я узнал, меня взволновало и шокировало.
Мужики поселка, от постоянного пьянства и драк, неспособны были производить потомство, а так же исполнять супружеский долг, от чего женщины страдали и, избитые мужьями, молча плакали, выплескивая горючие слезы в подушки, обнимающие по ночам их головы. Пока не появился в поселке, неизвестно откуда, этот рыжак, с большим и неиссякаемым мужским достоинством, от которого все женщины, словно сошли с ума. Одна из них, побывавшая тайком в его ночных обьятиях, не сдержавшись, рассказала своей подруге об испытанном ею наслаждении, а та передала другой и, вскоре, все женщины поселка стали навещать