мною целлофановой скатерти, раздавливая продукты, оказался не крепок на выпивку. У золотой молодежи лишь гонора много. На требовательные вопросы Молодой не отвечал, с изумлением осматривал себя, стараясь вспомнить выпавший из головы вчерашний день, даже забыл презрительно усмехаться, что делал обычно, когда его стыдили или ругали. Старик готов был убить юнца взглядом убить. Понял: только теряет время.
Долговязый дядька спал лёжа на гальке в неудобной собачьей позе, свернувшись калачиком, по пояс голый. Ночь была прохладной, на Колыме это обычно, тем более мы забрались в горы, раз дядька не замерз, то, возможно, ему действительно доводилось ночевать в малопригодных для жилья условиях. Старик занялся им – оседлал, сев на длинную спину, и принялся с силой растирать уши, безжалостно хлестал по щекам, мычащий дядька пытался приподнять голову, тут же ронял. С представителем золотой молодежи старик так расправляться постеснялся, с бродягой же не собирался церемониться. В отличие от нашего начальника, старавшегося воспитывать подчиненных с помощью разговоров, старик способен на жестокие поступки, либералом не был.
Частично привести пьяного в чувство старику удалось лишь после того, как облил из кастрюли, перевернув на спину, причём умышленно старался, чтоб вода попала в рот, в нос и помешала дышать.
Захлебнувшийся бомж долго трясся от кашля, отхаркивал попавшую в легкие воду, сумев приподняться, удерживал своё длинное тело, опираясь локтями на гальку, на ноги не вставал, уставился в одну точку, изредка замедленно моргал, и казалось – в любой момент на гальку снова обессилено повалится.
Вернувшийся с реки Молодой всё же стал отвечать на вопросы, перед этим забравшись в палатку и переодевшись. Хотя его позорили и обзывали нехорошим словами, однако он оправдываться не собирался, теперь кривил губы, как и обычно изображая усмешку.
В конце концов, старик всё же сумел заставить Молодого и бомжа идти за ним, велев им взять зачехлённую палатку.
Уже в пути срубили две невысокие лиственницы, обтесали от веток, жерди понесли. Бомжа шатало, цеплялся ступнями за попадавшиеся на пути камни и едва не падал, натыкался на кусты кедрового стланика, жердь то и дело ронял и поднимал не сразу, бубнил себе под нос, кляня всё и всех. Старику приходилось останавливаться, ждать, так сжимал челюсти, заставляя себя молчать, понимая – говорить, стыдить бесполезно, что наверняка болели зубы.
Почему старик не оставил бомжа в лагере? Опасался – дядька сворует продукты, одежду и сбежит.
Петухов лежал под огромным контрастно выделявшимся на склоне каменным наростом. Такие коренные обнажения геологи называют дайками. Небольшую площадку под дайкой расчистили от отколовшихся камней. Открыв глаза и увидев приближавшихся людей, начальник приподнялся на локтях – и обессилено повалился на спину, стукнулся о каменистую поверхность затылком. Рядом с ним дымился костёрчик.