averti[1]. Государь, – склонил голову.
– Садись, Александр, с нами, – сказал Жуковский, – мы чай пьем.
– Прошу садиться, Александр Сергеевич, мы как раз о важном говорим, о просвещении.
Пушкин сел, взял чаю, но доброе его настроение исчезло. Он понял, что прервал какой-то важный разговор. Одинаково неудобно было присутствовать и откланяться, показать, что не настроен к компании.
– Я ненадолго, господа, обогреюсь, чаю выпью и домой. Вы уж потерпите.
Оба смотрели на него, и, видимо, у обоих одновременно рождался замысел.
– Может быть, я чем-то могу помочь? – спросил Пушкин. – Если нужно что-то придумать, говорите… Что-то случилось?
Николай решился.
– Александр Сергеевич, вы сейчас очень заняты? Я хотел бы кое-что вам показать…
Пушкин смеялся, как в детстве. Громко, звонко, откидывая голову назад. Жуковский радовался, видя, что ставшее уже почти старческим лицо друга оживает. Давно он не видел Александра таким.
– Солдаты очень смешные на этом парусе! Маленькие, как муравьи!
И смеялся снова.
– Государь, а вы как на портрете, который хочет сбежать! Я вообразил себе, что портрет говорит: «Что-то устал я, рисуйте без меня!» И ушел с холста! Как вы из кресел!
Николай заулыбался. Как же забавно устроена голова у Пушкина.
– Можно знаете что? Поставить машину в женской бане, проковырять дырку в стене и просмотреть все потом!
Жуковский хотел придержать непристойную фантазию друга, но Николай дал знак – мол, подождите, пусть говорит.
– Или кошелек на веревочке кинуть на Невском, а самим с машиной спрятаться!
– И просмотреть потом? – улыбнулся Николай.
– Да!.. Если, предположим, один билет по три рубля… Детям – по рублю… В зале мест сто. Двести – двести пятьдесят рублей, господа! А если много машин? А если по нескольку раз в день?
Жуковский обнял Пушкина.
– Александр, друг мой, здесь другое…
Он стал говорить о просвещении, о том, как важно научить молодое поколение доброму и разумному, что было бы, если бы эта машина могла сохранить для нас древнегреческие трагедии, события истории, лица великих поэтов, спектакли Шекспира в «Глобусе».
– Я полагал, для доброго и разумного довольно книг, – ответил Пушкин, – а это ведь развлечение. Почему бы и не заработать… А чем я могу быть полезен?
Николай подошел, обнял Пушкина.
– Александр Сергеевич… Вот о чем мы подумали с Василием Андреевичем… Что скрывать наше восхищение. Вы – первый поэт России. Для нас было бы честью явить народу чудо не балаганным представлением, а красотой искусства… Вот если бы разыграть, как на театре, какую-нибудь сцену из «Онегина», взять в машину, а потом представить публике.
Пушкин замер.
– Например, бал. Или разговор Евгения с Татьяной.
Пушкин заходил по комнате.
– Нет… Не то… Неинтересно… Разговор – это же слова, их не слышно. Кому они нужны – слова?.. Нужно что-то другое. Чтобы смотреть