Ирочка отвлекла его внимание, она спрашивала про боковую полку.
– Да, – Владимир Николаевич повернулся к ней. – Ночью. Еще одна девочка.
– А сколько ей лет?
– Тринадцать.
Ирка скорчила недовольное личико. То ли тринадцатилетние ее не устраивали, то ли, что полку займут.
– А что он сказал про какую-то школу? – спросила у девчонок Юлька, когда Владимир Николаевич ушел. – Какие-то одаренные. Нас что, учить будут?
– Не, учиться я не собираюсь! – отреагировала Наташка.
– Я тоже, – поддержала Ирочка, а потом засмеялась. – И куда мы попали?
– Наверное, тот парень точно оттуда, – Юлька вспомнила о Громове.
– Да, он оттуда, – наконец-то и я вставила что-то в разговор.
– А ты, что, тоже? – Ирочка удивленно уставилась на меня.
– Да, – я слегка поморщилась, я не считала себя «одаренной».
В ШОДе учили физике и математике, а я занимала 7-е и 8-е места по русскому и литературе. Какая уж тут одаренность.
Наш поезд подошел к станции, где должен садиться Грин. С момента, как на вокзале я узнала, что он поедет с нами, была уверена, что подойду к нему сразу. А тут… что-то… засомневалась. Надо подойти! Сейчас? Нет! Что я буду сваливаться ему как снег на голову? Пусть сначала положит вещи, осмотрится, с соседями познакомится. Меня и тянуло, и держало на месте одновременно.
– Надо бы перекусить! – избавила меня от сомнений Наташка, налаживать контакт с ними – задача гораздо важнее, чем здороваться с каким-то Грином.
– Что будем есть? Лапшу?
Слава богу! Лапша была у меня тоже, даже той же фирмы, как у них. Хотя бы здесь не буду чувствовать себя «бедной родственницей». Мы отправились за водой в начало вагона, но, конечно, я последняя. Девчонки горделиво вышагивали, а я смотрела только прямо перед собой, стараясь не казаться такой уж скромной. Хотя бы самой себе.
Во втором купе обнаружился тот симпатичный парень, который был с Громовым. Держал в руках гитару и невинно-нахально рассматривал нас.
На обратном пути нашла и Грина. Такой же, как и раньше: высокий и худой, как шпала, а лицо детское. Хотела уже открыть рот, чтобы поздороваться, но он сидел отвернувшись, с кем-то разговаривал, и ноги унесли меня вперед.
Я поразилась собственной нерешительности! Пашечка всегда служил примером последней трусости на земле. А теперь и сама туда же!
***
Замечать страх в Пашиных глазах было одним из моих развлечений в девятом классе. Однажды я шла из школы с подружкой, Светкой, и Пашечка смачно запустил ей снежок в спину. Я обернулась и, посмотрев на него, спокойно сказала:
– Сволочь! – а в его глазах промелькнуло желание немедленно скрыться.
Но Паша собрался, поднял подбородок, прищурился и зачерпнул снег, чтобы на этот раз бросить в меня. Я резко отвернулась, ожидая удара, но снежок пролетел мимо.
– Косой! – повернулась к нему снова, но отмечая, что Паша изначально в меня не метил. До того боится, что даже кинуть не может?
Паша пытался преодолеть свой страх, и это иногда у него получалось.