жену и ребенка. Сейчас он жил в Монреале и преподавал русскую литературу.
– Простая русская девчонка, и вдруг нате вам – королева Манхэттена!
Регина чуть не поперхнулась. Она не была ни простой, ни русской (в ней текла еврейская и польская кровь с примесью французской), и уж точно не была королевой Манхэттена. Ей надоело объяснять людям, что Боб не настолько богат. Когда до отца дошли новости про движение “Захвати Уолл-стрит”, он позвонил узнать, входит ли Боб в “один процент”. Да, входит. Регинин отец был невероятно горд. Он даже близко так не гордился, когда она сообщила ему о своей последней премии за перевод. Именно он дал ей это дурацкое нелепое имя. Наверное, надеялся, что она в конце концов станет королевой. Регина никогда особо не любила отца, а теперь вдобавок не могла простить ему, что он жив, а мать умерла.
Она села на красивый железный стул и отпила глоток. Сиденье еще не просохло после вчерашнего дождя, но ей было все равно. На том берегу виднелись гигантские буквы “Lackawanna”. Она не знала, что это значит, но слово завораживало. Еще глоток. Кофе вышел не очень вкусный, но хотя бы еще не остыл и приятно горчил. Это мать приучила ее пить черный кофе: “Черный кофе на вкус – как наказание, которое закаляет”.
В переводах Регине было далеко до талантов матери. Она все делала хорошо, но не могла похвастать каким-то особенным даром. Особенным даром матери было чувство комического. Она умела найти в романе крупицу смешного и проявить ее чуть-чуть сильнее, придав яркости, выпуклости, но не в ущерб легкости. Регина прочла всю Джордж Элиот в переводе матери, улыбаясь, посмеиваясь, а иногда и хохоча как ненормальная. Прочитав романы по-английски, была сильно разочарована. Они оказались довольно морализаторскими и скучными.
Мать не только была блестящим переводчиком, у нее еще явно завязывались очень личные отношения с каждым из покойных авторов. Она прочитывала все их биографии, дневники и переписку. Называла по имени и говорила о них как о членах семьи.
– Ты знала, что сотворил отец Шарлотты после ее смерти? Шарлотты Бронте, – спрашивала она за завтраком, помешивая кашу в тарелке. – Он нарезал все ее письма и распродал по кусочкам ее поклонникам, чтобы побольше заработать!
А потом, когда они сидели за соседними столами и работали, она вдруг вскрикивала: “Вот мерзавец!”
– Кто, мам? – спрашивала Регина.
– Папаша Шарлотты, кто ж еще! – отвечала мать.
Они жили в двухкомнатной квартире в Лялином переулке. В кухне было темно и пахло плесенью, а на карнизе вечно толклись голуби, заглядывали в окно, стучали по стеклу. Больше всего она любила гостиную. В полдень сквозь закрытую балконную дверь в нее всегда проникал широкий сноп солнечного света и ложился прямо посреди комнаты. Девочкой Регина обожала запрыгивать в него и, застыв, ловить сверкающие пылинки, которые вились вокруг, как снежинки.
В глубине комнаты стоял старый диван, мама любила устроиться на нем с маленькой Региной