тему.
– Так говорят все мальчишки, да? – спросила она, не собираясь, впрочем, выяснять подробности.
Тут Фанни показала пальцем еще на одну училку, воскликнув:
– А вот она была классная!
Я узнал ее не сразу. Мадемуазель Девилль преподавала английскую литературу в подготовительных классах.
– Она и сейчас хоть куда! – доверительно заметила Фанни. – Ну вылитая Кэтрин Зета-Джонс[29].
Мадемуазель Девилль, ростом под метр восемьдесят, с длинными жесткими, точно солома, волосами до плеч, была на высоких каблуках, в кожаных брюках и куртке без воротника. Тонкая и стройная, она выглядела моложе некоторых своих учеников. Сколько же ей было лет, когда она только пришла в Сент-Экз? Двадцать пять? От силы тридцать. Поскольку в ту пору я учился в подготовительном научном классе, она у меня никогда не преподавала, зато те, кто у нее учился, превозносили ее до небес, особенно некоторые мальчишки, смотревшие на нее как на богиню.
Мы с Фанни еще несколько минут наблюдали за бывшими нашими однокашниками, предаваясь воспоминаниям. Я понял, почему всегда так ценил эту девушку: от нее исходило что-то вроде позитивной энергии. К тому же она обладала чувством юмора, что ее совсем не портило. И все же поначалу в жизни ей приходилось нелегко. Мать Фанни, миловидная блондинка с матовой кожей и мягким и в то же время убийственным взглядом, работала в Каннах – продавщицей в магазине одежды на бульваре Круазетт. Когда мы учились в первом классе начальной школы, она бросила мужа с тремя детьми и вместе со своим хозяином подалась в Южную Америку. И Фанни, до того как ее приняли в интернат при Сент-Экзе, прожила десять лет с отцом, которого парализовало после несчастного случая на стройке, где он работал. Вместе с двумя старшими братьями – по правде говоря, ни тот, ни другой большим умом не отличались – она жила в ветхом дешевеньком доме. Такое жилье не принадлежало к числу главных туристических достопримечательностей, значащихся в туристических справочниках городка Антиб-Жуан-ле-Пен.
Фанни отпустила еще пару-тройку колкостей, легких, но забавных (вроде «А Этьенн Лабитт как был медным лбом, таким и остался»), и взглянула на меня со странной улыбкой.
– Жизнь перераспределила некоторые роли, а ты все такой же. – Она поймала меня в объектив «Лейки» и, щелкнув ею, продолжала свою тираду: – Круглый отличник, элегантный, опрятный, в красивой фланелевой куртке и небесно-голубой сорочке.
– В твоих устах это, понятно, звучит не как комплимент.
– Ошибаешься.
– Девчонки любят только негодных мальчишек, разве нет?
– В шестнадцать лет – да. А в сорок – нет!
Я пожал плечами, прищурился и приложил руку козырьком к глазам, защищаясь от солнца.
– Кого высматриваешь?
– Максима.
– Нашего будущего депутата? Мы курили с ним возле спортивного корпуса, где должен состояться наш вечер встречи выпускников. Похоже, он туда не собирается. Черт, а ты видел эту пьянчугу – Оду Паради? Совсем опустилась, бедняга. Тома, у тебя точно