Чачки болталась, но, при этом, она ухитрилась поддать комсомольскому идеологу коленкой в пах. Веня взвыл и остервенело оттолкнул Дуньку от себя. Она упала на край стола и соскользнула Эдику Грачу на колени. Хлипкий стул не выдержал двоих и развалился. Зловредная Чачка, сидя верхом на Эдуарде, оказалась на полу. Веня замахнулся, намереваясь её ударить.
– Стоять!!! Не сметь!!! – Лесь метнулся к Заводнову и перехватил руку.
– Отвали, недобиток бандеровский! – заорал комсомольский идеолог.
Это оказалось перебором. Лесь Петрович, родной дядька которого был чекистом и отлавливал целых десять лет после войны этих самых недобитков по схронам, такого стерпеть не мог. Он схватил Веню за лацканы пиджака, где висел значок с профилем Ильича, с силой тряхнул, а затем вогнал в дверцу шкафа. Роста они были примерно одинакового, под метр девяносто, но Вивтюк весил килограммов на тридцать больше. Сверху на шкафу стояла посуда: горка тарелок, чашки, стеклянные трёхлитровые банки. Шкаф, принявший в себя Заводнова, зашатался, посуда посыпалась на пол. Лесь выдернул идеолога из шкафа и, боднув головой, вогнал его обратно. При этом он топтался голыми пятками по разбитой посуде, совершенно не ощущая боли. Даже в тот момент, когда дно банки с острыми краями вонзилось ему под лодыжку, разъярённый Вивтюк продолжал запихивать Вениамина в шкаф. Кровь брызнула фонтаном, заливая пол, осколки посуды и ноги противников.
Кровотечение долго не могли остановить, видимо повредился крупный сосуд. Пьяные собутыльники перетянули ногу, залили йодом пульсирующую дырку, уложили раненого Леся на койку. Он находился в полубреду, бормотал, выкрикивал ругательства и порывался встать. Но когда Царёв собрался вызвать «Скорую», энергично замахал руками. Кровь постепенно перестала пульсировать, но понемногу сочилась, пропитывая покрывало кровати. Спустя некоторое время Лесь Петрович затих: то ли заснул, то ли отключился. Постепенно комната опустела, осталась только Дунька Чачка. Она убрала со стола, подмела веником в совок осколки и ссыпала в ведро. Затем принялась мыть пол. Вечером пришел сосед по комнате Скирманис. Он посмотрел на забинтованную ногу Леся, бурый от засохшейся крови бинт.
– Чего это с ним опять приключилось? – спросил латыш у сидевшей на стуле рядом с койкой Чачки.
– Не видишь, что ли, ногу порезал. Банкой.
В это время Лесь Петрович оклемался и, бессмысленно глядя в пространство, спросил:
– Андрис, а где младенец?
– Какой ещё младенец? – вытаращил глаза латыш.
– Здесь, на табуретке недавно лежал младенец. Мальчик. Весь окровавленный.
Скирманис посмотрел на стул, потом на Солнцедарова, махнул рукой и отошёл.
– Так. Допился до ручки. Мальчики кровавые в глазах уже стали мерещиться.
Ночь и весь следующий день Лесь Петрович спал. Вечером проснулся, попытался встать и не смог. Нога опухла и стала багрово-синей. И только после этого