произнес Ветров.
– Но вы пошли-таки на убийство.
– Господи! Подумайте сами, что я выигрывал в случае смерти родителей? Я ведь зависел от них! И материально, и, если хотите, морально… В конце концов, я по-настоящему любил их. Это подтвердит каждый, кто знает нашу семью. А Ларочка? Я в ней души не чаял!
– Вы говорили людям другое. – Гольст полистал дело. – Вот, например: «Мой отец как Плюшкин: тащит всякое барахло в дом. Над ним смеются».
– Кто это наклеветал?
– Это показания бабы Мани, тети вашей матери. Она же сказала, что вы родную мать называли курицей. Неумная, говорили, женщина, не знает значения слова «утрировать»… И вообще ваши родители – цитирую – «глупые, тупые мещане, совсем не близки мне по духу»…
– Ну, знаете! – Ветров задохнулся. – А баба Маня, если хотите знать, вообще выжила из ума! Старческий маразм!
– Нечто подобное о родителях вы говорили еще Ангелине Карповне, сестре отца, а также друзьям. Могу зачитать их показания.
– Не хочу слышать! – отрезал Ветров. – Завистники!
– О сестре вы тоже отзывались не очень-то нежно, – невозмутимо продолжал Гольст, листая страницы дела. – «Лариса – дура. Самое страшное, что с ней придется делиться дачей и всем, что останется от родителей».
– Кто?.. Кто все это выдумал? – Ветров от злости и волнения стал заикаться.
– Ваш приятель Геворкян. Эти слова вы сказали ему за три дня до убийства сестры.
– Врет! – выкрикнул Ветров. – Простить не может, что его девушка в меня влюбилась. Он меня ненавидит!
– Я этого не заметил. Геворкян уважает вас. Кстати, он помог вам организовать похороны, присутствовал на них. Правда, его удивило, что вы тогда не пролили и слезинки…
– Слезы – бабское дело! – парировал Ветров. – Я вообще не помню, когда плакал. Говорят, в детстве я тоже не…
– Да нет, Борис Александрович, – перебил Гольст, – плакали. И даже рыдали.
– Это когда же? – подозрительно спросил Ветров.
– Может, вы действительно не помните… А ваша тетя, Ангелина Карповна, помнит. Вам было шесть лет. Вас повезли в Ялту. Мама и тетя. Отец выдал матери тридцать рублей, в старых еще деньгах, на мороженое и конфеты для вас. Мать истратила их по назначению. Вы же потребовали эти тридцать рублей себе. Мол, отец дал их вам. Сколько Надежда Федоровна ни убеждала, что деньги истрачены на вас же, вы не хотели этого понять, кричали на мать, плакали…
– Я действительно не помню этого, – мрачно заявил Борис. – И не пойму, куда вы клоните.
– Все туда же… Объясняю: почему вы убили сестру и родителей.
– Из-за тех тридцати, простите, по-новому трех рублей? – усмехнулся Ветров. – Любой, даже малограмотный психолог посмеялся бы над такими выводами.
– Теперь сумма выражается куда более солидной цифрой. Одна дача сколько стоит! Кстати, какую цену вы запросили с Лебедянского?
– Кого-кого? – словно не расслышал Ветров.
– Лебедянского, – повторил следователь. – Который изъявил