как в шелках, но по крайней мере знать, ради чего. Мы не рассчитывали, что это будет легко, но точно знали, что оно того стоит.
Когда поздно вечером в пятницу мы ввалились со всем барахлом и клунками в наш – уже наш – дом, то было стойкое ощущение, что его покидали впопыхах, как в ночь перед арестом. Хозяйка не сильно запаривалась: она просто оставила убирать весь хлам нам. Все тринадцать лет чьей-то чужой жизни, выглядывающей из каждой щели, запертой в шуфлядах комодов, спрятанной за дверками шкафов, брошенной на пол.
Кажется, за следующие пару недель мы вынесли тонны (в буквальном смысле тонны) уже никому не нужных вещей: одежды, обуви, безделушек, посуды, каких-то банок, кусков пластмассы, чахлых вазонов, полотенец и тряпок, тысячу вешалок, скляночек, бутылочек, статуэточек, картин, садовых фигурок с отбитыми ушами, ковриков, тюбиков, просроченных шампуней, пуговиц и обрезков ткани.
Даже кусок какого-то размороженного мяса, уже с душком.
На стенах висели клочья пыли, под ногами хрустел песок. Половицы скрипели так жалобно, что плакало сердце.
Мы драили, чистили, отскребали, отковыривали, размачивали, вытирали, протирали насухо и снова драили, чистили, отскребали и отковыривали… Кожа на моих руках превратилась в пемзу и потрескалась, лицо из-за постоянного контакта с химией и пылью отекло и шелушилось. Однажды я просто легла на пол и заплакала. Не слезами разочарования или тоски, злости или сожаления – а именно слезами усталости, где-то между истеричным смехом и скулежом.
Помогало держаться то, что нам достался прекрасный ухоженный сад. И добротный, построенный когда-то с огромной любовью, дом. Внешнее легко подправить, были бы деньги. Главное – основание. То, что внутри.
И те, кто.
Потом мы катались по городам и весям, переоформляя счета, меняя прописку, перезаключая договоры. Ездили в строительные магазины, искали матрас, кровать, светильники, лампочки, розетки, обои и необходимые для ремонта инструменты.
Саша приходил с работы и заступал на вторую смену: выдирал из стен гвозди, снимал ненужные провода, врезал замки, вешал люстры и рольшторы, без конца что-то чинил, подкручивал, поджимал, подклеивал, силиконил, цементировал, шкурил и красил. В общем, делал так, чтобы не скрипело, не дуло, не шаталось, не царапало и не висело на одних соплях.
Дом отчаянно нуждался в мужских руках и заботе.
На все вопросы в духе «Как вы обживаетесь?», я неизменно отвечала одно: «Мы заеба*ись».
И при этом – были счастливы.
Очищенный, вымытый, теперь уже невероятно просторный дом словно просыпался ото сна, выходил из небытия, напитывался новой жизнью. Подбрасывал подарки: то альбом со старыми марками, то книжку из детства, то банку малинового варенья.
Так мы понимали: дом принял нас.
Духи дома говорили нам спасибо.
И кажется, будто города, этой «большой земли», никогда не было. Всегда