за кринки под молоко с диковинными цветами-сказками, крылечко перебрал, да такое смастерил, что любо дорого стало, да гостей своей красотой созывало.
Бабы-то деревенские за украшения яркие, да формы дивные, то молока, то яиц принесут, то хлеба испекут…
А мальцам и свистульки в радость, они их то на рыбку, что словят на море, то на грибы, что найдут в бору у мужичка-то и выменивают…
И пошла слава по округе о гончаре умелом, на фантазию-выдумку богатым, да руки ловким. И потянулись к нему люди с деревень дальних, да городов больших.
А Мужичок утром встанет, на солнышко глянет, молочка свежего выпьет, да за гончарный круг-то и садиться, да кувшины невиданной формы делает, да броши лепит. По сосновому лесу погуляет, да у деревьев и цветов разные разности подсмотрит. И полянку с тремя гномами заприметил, и дружбу с ними завёл, да дивился их находчивости и ловкости, учился у них. А те к нему в гости захаживали, красок спрашивали. Да кроме-то Мужичка их никто и не видел, знать – не дано было.
А Мужичок на море пойдёт, да с закатной воды цвета спишет. Вечёр сядет отдохнуть, да образы дивные у него уже к утру в голове складываются…
Так жизнь и наладил, да в радости жить стал, да в заботах приятных, в новый день зовущих. Любо ему стало.
Время в лета хорониться, на кого, порой, бранится. Коль бранится – забывает. А кого и привечает, в сказку нынче превращает…
ПРО МУЖИЧКА И ДУХ ЛЕСНОЙ, ЧТО ЖИВЁТ ПОД СОСНОЙ
(сказка вторая)
Как-то раз Мужичок, гуляя по лесу, забрёл на полянку, где белки резвились, да в хороводы водились. Присел он на пенёк, что под сосной, да и засмотрелся, а там и задумался: – А как с этого неба лазурь списать да с закатным солнышком смешать?
За думами и не заметил, что солнце село за горизонт, и в лесу стало быстро темнеть. А деревня-то его у моря, а море-то – далеко! Что делать?
– Ну знамо что – искать, где ночь коротать, – сам себе сказал Мужичок, разминая руками за день уставшие колени, – хоть и лето, да в августе ночью в лесу прохладно, укрыться надо.
И вспомнил Мужичок, что по пути на эту полянку шалашик видел в тёмном ельнике. Встал да туда и пошёл.
Чуток погодя, шалаш-то и нашёл. Шалаш – не шалаш, а укрытие какое-никакое всё же есть – низенькое, но влезть можно.
Откинул сухую траву, что нависла над входом, и ползком тихонечко так протискивается, чтобы шалашик не повредить.
Что за чудо! Вроде шалашик-то махонький, а внутри – свободно, и стоять и ходить можно. Темно правда, да вот там вдалеке что-то светится и поблёскивает. Встал Мужичок на ноги, с колен пыль стряхнул да пошёл на свет, что тускло горел в глубине шалаша.
А тут на стене фонарь висит, а под ним три дубовых двери незапертые, с надписями диковинными, мерцающими на свету, да буквами играющими – и, вроде как есть, а прикоснёшься – их и нет, буковок-то!
Прищурился Мужичок и вслух читает, а эхо в пустом большом и тёмном