Танечку и уловил, что она еще колеблется. Более того, слегка упирается. Но возможно это из девичьего приличия. Тогда Берестов неожиданно хлопнул в ладоши и, что было глотки, закричал:
– Эй, кто здесь стонет, выходи!
Расчет был простой. Таня испугается и инстинктивно прижмется к нему, а испуганная девушка в объятиях – это считай все условности, препятствующие сближению тел, устранены. Расчет был верный. Таня действительно вздрогнула и с визгом кинулась на шею. Леня незамедлительно обнял ее за талию, и его правая руку незаметно поползла к бедрам. Но тут (о дъявольщина!) в глубине дома кто-то завозился. Затем в темноте раздались глухие хлопки, сначала не столь быстрые, затем – барабанной дробью. И вдруг похолодевшая пара с ужасом почувствовала, что эти хлопки приближаются. Берестов инстинктивно пригнул голову, и нечто черное и ужасное пролетело над ними и выпорхнуло в открытую дверь. Таня взвизгнула, и через секунду юноша с девушкой, не помня, как оказались снаружи, уже неслись по огромному лунному полю. Через некоторое время они опомнились и стали хохотать, хотя коленки от страха еще продолжали подгибаться.
– Ой, что это было? – задыхалась Танечка. – Мое сердце сейчас разорвется!
– Кажется, голубь, – отвечал Берестов сквозь колокольный набат в висках. – А может, летучая мышь. Фиг его знает, кто? Не разглядел.
Словом, с любовью в тот вечер получился облом. Однако именно после этого по селу расползлись слухи, что в бывшем доме Федьки дурачка обитают мертвые души. И именно эти слухи, словно магнитом, начали притягивать сюда влюбленные парочки.
9
Внезапно в распахнутом окне левого крыла, откуда выплывали облака табачного дыма, показалась рыжая голова. Она по-хозяйски осмотрела лежащих на кроватях пацанов и с английской многозначительностью произнесла:
– Ну, вы даете, мужшины!
– Еще как даем! – радостно воскликнул Малахаев, узнав в этом подсолнухе местного Пашку – первого друга ссыльных шефов. – Залазь, кнут! А я гляжу, морда знакомая!
Оживление Малахаева можно объяснить. Он каким-то собачьим чутьем уловил, что дело пахнет халявным самогоном. Пашка считался самым культурным в центральной усадьбе. Односельчане его так и звали «культурщина», поскольку он два раза заказывал по радио симфонические центрифуги Моцарта и Телемана в исполнении авторов. И самое удивительное, что их исполняли. Вот почему он тяготел к городским, а не к своим деревенским собратьям.
Пашка влез в окно и сдержанно поздоровался с каждым за руку. Только при виде Берестова он встрепенулся, но появившуюся на физиономии улыбку тут же подавил, как английский джентльмен при виде русского джентльмена.
– Отлично сочиняешь! – похвалил друг ссыльных. – Твое стихотворение у нас все переписали. А некоторые даже выучили наизусть. Особенно трогают строки:
Натянулся нерв мой, как струна,
Прояснился взгляд, как у барана.
Тяжело в России