бледно улыбалась и покачивала головой. Если я продолжал сидеть, она выпрямлялась и вновь устремляла взгляд мимо меня. Внешне это напоминало скуку, хотя на деле было странной и не распробованной удовлетворенностью процессом жизни. Она пребывала в душевном покое. За ней стояла религия со всеми ее гарантиями, а что же касается прочего, то она просто получала удовольствие от сидения в своем хорошеньком теле. Никто не сказал ей, что это – грех, что невозмутимое и эгоистичное наслаждение собственным хрупким теплом и гладкостью безнравственно; о нет, ей внушали, что здесь, напротив, заключена добродетель и респектабельность. Сейчас-то я вижу, что ее монастырская непорочность была лишь послушным исполнением завета держаться подальше от глубокой и грязной лужи, где обитают остальные. Я в том числе. Сидел в этой луже и ей семафорил, а она меня жалела. Впрочем, меры уже были приняты, разве не так? Она собиралась выйти за меня замуж, ведь как раз этого хотят славные мальчики: парочка исчезает в золотой дымке, а всяческие глупости заглаживаются.
– Ты о чем думаешь?
– Да так…
– Про нас с тобой?
– Может быть.
За окном темнела длинная зимняя улица. В небе загоралась реклама – квадрат из красных слов в желтой виньетке; на целую милю вспыхивала цепочка уличных фонарей, желтоватых и дрожащих как спросонок. У меня считанные минуты.
– Так о чем ты думаешь?
Наставало время, она поднималась на ноги, разрешала мне осторожное объятие, после чего грациозно удалялась – женственная и нетронутая.
Интересно, о чем она думала? Она непрозрачна, по сей день ставит меня в тупик. Даже если ей нравилось быть самой собою – бесхитростно и простодушно под стать молодой кошечке перед камельком, – наверняка к ней имелся доступ… пусть не для меня, так хотя бы для какой-нибудь подруги? Сумели бы достучаться до нее собственные дети? Если прожить с ней целую жизнь, появится ли прозрачность, в толще которой затем проступят сложные очертания души?
И все же она привыкла к моей комнате… то есть к нашей комнате, как я стал ее именовать. Я усердно рыл подходы, едва различимые или логичные. Атаковал нашу физическую застенчивость, прятал лицо в ее волосах и умолял – не осознавая, пожалуй, комизм узкой кушетки, – умолял переспать со мною. Конечно, она не соглашалась, и я разыгрывал иную карту. Пускай немедленно выходит за меня замуж. Хотя бы тайком.
Опять от ворот поворот. Чего ей надо? Чего она хотела? Помочь мне обрести постоянство, и все? Может, она и замуж за меня не собиралась?
– Венчаемся! Сию минуту!
– Но нам же нельзя…
– Почему?
У нас нет денег. Ей не разрешалось вступать в брак, она подписала какое-то обязательство. Это было бы бесчестно…
Бедняжка вверяла себя моим рукам.
– Тогда залезай ко мне в кровать.
– Нет.
– Да. Почему нет?
– Нельзя. Это было бы…
– Что? Прикажешь изнывать, оттого