экскурс в этологию. «Покорности инфантильной шакальей собаки (относящейся к хозяину как к родителю) у волчьей собаки соответствует гордая «мужская» лояльность, в которой подчинение играет весьма малую роль, а рабская покорность – никакой. Волчья собака в отличие от шакальей вовсе не видит в хозяине чего-то вроде помеси отца и бога. Для нее он скорее товарищ, хотя ее привязанность к нему гораздо прочнее и не переносится с легкостью на кого-нибудь другого. Это «однолюбие» развивается в молодых волчьих собаках весьма своеобразно – в определенный момент детская зависимость от родителей четко сменяется взрослой преданностью вожаку стаи, причем это происходит, даже когда щенок растет в изоляции от себе подобных, а «собака-родитель» и «вожак стаи» воплощены в одном человеке».
В соседней России тенденция сворачивания демократии в общественно-политической жизни страны сопровождается многочисленными рассуждениями о третьем пути, о потребности в «сильной руке», о патерналистских настроениях народа, о русской тоске по «царю-батюшке» и пр. У нас такие дискурсы не приняты по многим причинам, лишь время от времени осторожно забрасывается мысль об особом национальном варианте демократии. Но на практике государственная идеология реализует именно патерналистскую модель по принципу «спасибо партии родной за наше счастливое детство».
Интересно, кто-нибудь предварительно проводил исследования – насколько эта модель отвечает внутренним потребностям казахов? Если сравнивать, то в русском менталитете действительно важное место занимает образ отца, часто обожествляемого: «царь-батюшка», «бог и царь», «отец солдатам» (он же часто «полкан», то есть присутствует мотив собаки), в криминальной сфере – «пахан». Кстати, симптоматично то, что главным героем популярного фэнтези на русском материале, написанного профессиональным историком и этнографом М. Семеновой, является Серый Пес, противостоящий… Волку.
В тюркской культуре отец почитаем, но роль лидера часто отдается старшему родственнику – «аға». В традиционной жизни часть важных функций отца берет на себя «нағашы» – дядя по матери, старший зять (даже существует поговорка «жаман әкеден жақсы жезде артық» – «хороший муж старшей сестры предпочтительнее плохого отца»), сверстники отца («әкең өлсе де, әкеңнің көзін көрген өлмесін» – «если и умрет отец, пусть не умрет знавший его»), старший брат, называемый в таких случаях «көке».
Конечно, все это не означает умаления роли отца, однако часто братские отношения акцентируются в ущерб отцовско-сыновьим, при этом с акцентом на происхождении от одного отца. Например, повторяющаяся в вариациях легенда гласит: после разгрома воин бежит, подсадив на коня единственного сына, на дороге он видит оставшегося без коня брата. Со словами «Бөтен әкеден туған аттан түс» («Рожденный от другого отца, слезай с коня»), он ссаживает сына и спасает брата. Есть и другая формула этой архетипической легенды, ставящей кровнородственные отношения