разойтись. В тот день мне как будто сделали манту много-много раз.
После ухода Паши я притихла, потеряла вкус к жизни. Видя пролетающие в воздухе «письма» – так мы называли белый пух – даже не думала пытаться их поймать. Наткнувшись в песке на закопанные и прикрытые стеклом чужие сокровища, больше не радовалась своей удаче и оставляла их нетронутыми. Однажды я поднялась в беседку и обнаружила, что дверь открыта. За ней оказался чуланчик с вениками, лопатами и граблями.
Через пару месяцев обеспокоенная моим состоянием мама привезла меня в гости к Паше, но он уже был первоклассник, практически космонавт, а я так и не оторвалась от Земли. У нас не осталось ничего общего, кроме воспоминаний, которые дети не ценят так, как взрослые. Не помню, когда я начала проявлять тягу к учебе: до или после той встречи, но я начала. Сейчас понимаю, что это позволило мне чувствовать себя не такой одинокой.
Скоро мама предложила мне выбрать кружок. Так был устроен мир вокруг: взрослые ходили на работу, а дети – в садик и в кружок. Я была пухлой девочкой, взбитой, как сливки. Мне хотелось похудеть. Поэтому я попросила записать меня на танцы. Раз в год мы с мамой ездили на Елку в заводской дом культуры. Там я читала Деду Морозу стишок, за что получала большой пакет с конфетами и печеньем. В том же доме культуры мама нашла хореографическую студию.
В студии занимались исключительно девочки. Они были похожи друг на друга. На каждой – черный купальник и белая юбка. И одна на всех прическа – собранные в гульку волосы. После детского сада и комнат в коммуналке танцевальный зал показался мне огромным. Одну стену почти полностью закрывали зеркала. Девочки двигались, вглядывались в себя, и зеркала показывали, как их преображает танец. Я пришла на занятие в шортах и майке, но мне тут же захотелось переодеться в купальник и юбку и даже волосы отрастить, только бы научиться так же легко и свободно двигаться, как это делали они.
Оставшиеся три стены танцевального зала занимали окна. Вдоль них размещался станок. Окна вились широкой лентой и выходили в маленький парк. Каждое занятие начиналось с упражнений у станка. Мы приседали, наклонялись, делали растяжку. Из этой подвижной сосредоточенной реальности я смотрела в окно на деревья. Они то стояли ровно, то двигались на ветру. Это выглядело так естественно, так просто. У меня же пот выступал на лбу. Со временем я поняла, что деревья тоже прикладывают нешуточные усилия, чтобы расти здесь, в городе.
Во второй части занятия девочки выстраивались в ряды перед зеркальной стеной. От них требовалось повторять одни и те же движения. Они их знали, а я нет. Поэтому первое время я вставала в стороне и наблюдала, стараясь запомнить. Кто-то танцевал очень эмоционально и неточно, кто-то был по-кошачьи гибок и отстранен, некоторые сжимались и двигались, словно в тесной клетке, были и призраки, никак не проявлявшие себя в том, что делали. Девочки танцевали под музыку Чайковского, Вивальди, Шопена. Классическая