большой.
Вчера здесь была глухая стена, за которой начиналась улица.
Сегодня здесь дверь в комнаты, туда нового человека привезли.
Все пошли на новенького смотреть.
А новый боится.
Думает, его под трибунал отдали, в плен взяли, орет, вы не имеете права, я требую адвоката…
Все пришли, новенький на всех смотрит, фыркает, это еще что за бал-маскарад, напугать меня решили, кого, меня, да я и не такое видывал…
Они все так сначала говорят.
Про бал-маскарад.
Старожилы ему знаками-знаками объясняют, что вот тут в холодном шкафу еда есть, вот тут можно воду вскипятить…
Знаками.
Еще же непонятно, на каком языке он говорит.
Мне непонятно.
Никому непонятно.
Нет, Торквемада что-то понимает, говорит, вроде, это испанский, но какой-то другой испанский…
Новый прислушивается к себе.
Спрашивает:
– Я что… умер?
И так они тоже все сначала говорят. Потому что у них ничего не болит. Вот и пугаются, и говорят:
– Я что… умер?
Кто-то из Англии (отсюда не вижу, кто) оценивает одежду нового, оценивает, как тот ловко управляется с микроволновкой, – осторожно подходит к решетке, спрашивает, ду ю спик инглиш.
Новый сначала не понимает, потом кивает, ай спик, ай спик, тут же спохватывается, бормочет что-то про вери-вери-бед.
Торквемада и кто-то из Лондона осторожно-осторожно объясняют новому, что…
…а что тут объяснять?
Что они сами знают, чтобы что-то объяснять?
Что мы живем…
Гхм…
В доме. Дом большой. А вокруг дома парк, там гулять можно, а по вечерам зажигаются фонари. В доме есть бильярдная, и бассейн, а в парке фонтан есть, и скамейки, еще библиотека тут есть, и телевизоры, ну вот, вы микроволновку знаете, значит, и телевизор знать должны…
Нет, судить не будут.
Нет, не казнят.
Они.
Они… они это они.
Хотят добавить про край, за которым ничего нет. Не находят слов. Для этого всегда не находят слов, потом просто ведут нового и показывают.
Но новый пока за решеткой.
Его отпустят – когда он успокоится.
Здесь так.
Под самой крышей шахматная комната.
Сунь Цзы нравятся шахматы на троих.
А еще шахматы на трех уровнях стразу.
Там еще в комнате куб есть, раскрашенный под шахматную доску, он в воздухе парит и вращается, и меняется как-то, то как кубик Рубика (это ему Рейган про кубик Рубика сказал), то как тессеракт (а кто про тессеракт сказал, Сунь Цзы уже не помнит), и фигурки там шахматные.
Сунь Цзы пытается понять, как играть.
Не понимает.
Сегодня у этих спросит.
Поиграют.
Может, поймет.
Люди разбредаются по дому, засиживаются допоздна.
Чтоб не спать.
Спать идти боятся.
Кто-то начинает дремать прямо в кресле, отсюда не вижу, кто, вроде,