Мария Фомальгаут

Январежки


Скачать книгу

деле, он один. Людям просто кажется, что их несколько, когда он тянется к людям из высших измерений.

      Он пытается понять, что было на самом деле.

      Не понимает.

      Прошлое не складывается, рассыпается на куски, он не понимает, он снова и снова смотрит чужие сны, кажется, люди сами не помнят своего прошлого, вспоминают то так, то эдак, прячутся от самих себя.

      А вот сны не врут. Сны не умеют врать, сны говорят правду.

      Он осторожно собирает правду – по крупицам, по каплям – правда рассыпается, разваливается, ничего не сходится, ничего, ничего, уи-и-и-ии….

      К нему (к ним) приходит человек, просит что-нибудь от бессонницы. И для печени, а то за ужином съел лишнего, вкусно всё так у вас…

      Человек ложится в постель, он (они) бережно касаются лежащего, снимают боль, человек перестает чувствовать свое тело, он едет в Лондон, только почему-то у вагончиков нет дверей, а едут по узенькому-узенькому мостику, а с мостика можно упасть…

      …приходит утро.

      Встает солнце.

      Кто-то (отсюда не вижу, кто) замечает, что солнце каждый раз встает в одном и том же месте, в начале аллеи с перголами. Времена года здесь не меняются, здесь всегда лето, ну иногда под вечер холодает, и желтеют листья, опадают с легким шорохом.

      Люди собираются в обеденном зале, пьют… ну, кто что пьет, кому что нравится, Сунь Цзы шоколад оценил, в его времена в его краях такого не было, только сегодня и шоколад дурной какой-то, зачем туда ягоды накрошили…

      Кто-то врывается в зал, кто-то кричит, смотрите, смотрите…

      Все бегут смотреть.

      Не понимают.

      Что за причудливое переплетение линий висит в пустоте большой комнаты.

      Осторожно касаются линий, смотрят, как руки проходят насквозь.

      Не понимают.

      Но чувствуют.

      Чувствуют и большую красную линию, которая постоянно меняет очертания, не знает, какой ей быть.

      Прошлое, – говорит кто-то.

      Прошлое, – вторят ему.

      Кто-то кричит – громко, больно, отчаянно, отсюда не вижу, кто, вижу только кусочек его памяти, причудливые дилижансы, запах лошадей, стук копыт по мостовой, извилистые линии вытягивают его память, его прошлое, достраивают сами себя.

      Собираются в зале у камина.

      Все.

      Торквемада говорит:

      – Когда они узнают про нас все, они нас убьют. Потому что мы им станем не нужны.

      Люди вздрагивают. И начинается по обычаю, шок-отрицание-торг-депрессия, да быть того не может, да с чего им нас убивать, да зачем…

      А потом им становится страшно.

      Собираются, решают, что делать, первый раз в жизни вместе решают.

      Запутать их надо, запутать, говорит Макиавелли, сегодня одно вспоминаем, завтра другое…

      …нет, говорит какой-то король какой-то страны, сны не врут.

      И сны запутать надо, говорит Макиавелли. Пока не знает, как. Но надо.

      Тогда нас тоже убьют, говорит Торквемада. Потому что мы будем им не нужны.

      Неловкое молчание, которое нарушаю я, в конце концов, должен я