Когда-нибудь, в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, Татьяна Михайловна будет говорить: «Вы помните, давно был Толстой? Так я с ним обедала из одной тарелки».
Л.Н. рассказывал о сне, который видел в ночь на сегодня. Ему снилось, что он взял где-то железный кол и куда-то с ним отправился. И вот, видит, за ним крадется человек и наговаривает окружающим: «Смотрите, Толстой идет! Сколько он вреда всем принес, еретик!» Тогда Л.Н. обернулся и железным колом убил этого человека. Но он через минуту же, по-видимому, воскрес, потому что шевелил губами и говорил что-то.
Были за обедом разговоры и более серьезные. Особенно много говорили о конституциях в разных странах и об их призрачном благе.
Вечером дорогой дедушка пришел, сел рядом со мной на диван у моего стола и читал мне, чтобы я после мог лучше разобрать, черновые некоторых своих кратких ответов на письма. Сидел совсем, как говорится, рядышком, и я посматривал сбоку на его пушистую и чистую седую бороду, освещенную лампой, и серьезное лицо. Кто-то сказал, что у каждого человека есть свой специфический запах. Как это ни смешно, по-моему, Толстой пахнет каким-то церковным, очень строгим запахом: кипарисом, ризами, просфорой…
Выйдя к чаю, Л.Н. воскликнул:
– Я сегодня черт знает сколько сделал!..
И перечислил свои работы, выполненные сегодня.
За чаем долго говорили о литературе, в частности об Ибсене; о театре, в частности о Художественном московском. Толстой заявил, что он с удовольствием посмотрел бы там «Ревизора». Говорили опять о Детурнеле[8].
– Французы все-таки самые симпатичные люди, – говорил Л.Н. – В политике они идут вперед, дали первый толчок революцией. Мыслители их также замечательны: Руссо, Паскаль – блестящие, ясные… Как я ни ценю Канта, но он такой – не скажу неглубокий, но тяжелый.
Вечером я сказал Л.Н., что, отвечая на адресованные ему письма, чувствуешь известное удовлетворение, потому что в большинстве случаев письма серьезные, нужные, да и от простого рабочего и крестьянского народа.
– Да, совесть говорит, что нужно отвечать на письма, – сказал Л.Н.
У него немного болит горло и небольшой жар.
– Опять буду ночью кричать, – говорил он.
Но меня благодарил за то, что я вчера зашел к нему, и говорил, что я хорошо сделал.
13 февраля
Ночь Л.Н. провел спокойно. Утром прислал мне с Душаном Петровичем яблоко.
По поводу не особенно хорошего самочувствия Толстого в эти дни Михаил Сергеевич шутил с ним:
– Смотрите не заболейте без Софьи Андреевны! А то она приедет и скажет: вот, только стоит мне уехать, и Лев Николаевич расхворается… Это ей хлеб!
– Да, уж я стараюсь! – ответил Л.Н.
По поводу продолжающейся шумихи вокруг французских гостей во главе с Детурнелем он, между прочим, говорил:
– Говорить о мире и быть врагом антимилитаризма – это самое отвратительное фарисейство. Война кому-нибудь нужна. И действительно, на ней держится весь современный строй. Мужик это видит, а ученый профессор нет.
Он удивлялся сегодня