он высоко поднял меч, а плясуньи и жонглеры скользнули на арену, чтобы собрать падающие, как звезды, монетки.
Представление закончилось. Толпа хлынула прочь, а Аттия так и стояла в углу квадратной арены, обхватив себя руками. Грудь побаливала. У двери, за которой скрылся чародей, собирались женщины с хворыми детьми.
Аттия медленно выдохнула. Она казалась себе полуживой дурочкой, которая оглохла и онемела от сильного взрыва.
Быстро, пока никто не заметил, Аттия шмыгнула под навес, пробралась мимо медвежьей ямы и убогого лагеря жонглеров. Один из них увидел девушку, но остался сидеть у костра, на котором жарились мясные обрезки.
Аттия скользнула за дверь под свесом крыши.
В комнате было темно. Чародей сидел у заляпанного зеркала при свете одинокой оплывшей свечи. Вот он поднял голову и увидел в зеркале ее.
Маг уже снял черный парик, разжал «отрубленный» палец, стер грим, молодивший морщинистое лицо, и швырнул драный плащ на пол.
Положив локти на стол, он расплылся в беззубой улыбке.
– Чудесно сыграно, дорогуша! – похвалил он.
– Я же говорила, что справлюсь, – кивнула Аттия.
– Теперь ты меня убедила. Если планы не изменились, работенка твоя. – Чародей сунул в рот комок кета и давай жевать.
Аттия огляделась по сторонам. Где же Перчатка?
– Нет, планы не изменились, – проговорила она.
2
Отверг меня Инкарцерон, Упасть позволил. Я думал, я твое дитя, А ты лишь забавлялся.
Раз – от удара о стену разлетелся ворох бумаг. Два – следом полетела чернильница, разбившаяся в черную текучую звезду.
– Не надо, сир, пожалуйста! – пролепетал гофмейстер.
Финн не обратил на него ни малейшего внимания. Три – он с грохотом опрокинул стол. Свитки раскатились по полу, печати сцепились между собой, ленты запутались. Мрачнее тучи, Финн двинулся к двери.
– Сир, еще как минимум шестнадцать…
– Плевать!
– Что-что, сир?
– Ты меня слышал. Сожги их. Съешь. Скорми голодным псам.
– Приглашения дожидаются вашей подписи, сир. И Нерушимый договор. И распоряжения о коронационном одеянии…
– Ну сколько раз повторять?! – обрушился Финн на тщедушного гофмейстера, копошившегося среди бумаг. – Никакой коронации не будет!
Не дав гофмейстеру прийти в себя, Финн распахнул двери. Караульные, вытянувшись по стойке смирно, пристроились было за ним, но Финн только выругался. Бегом! Бегом по обшитым панелями коридорам, по Большому залу, мимо покрытых гобеленами диванов и изящных стульев, за портьеры… Запыхавшимся караульным не догнать. Финн прыгнул на стол, скользнул по полированной крышке, ловко обогнул серебряные подсвечники, перескочил на широкий подоконник, шмыгнул за створки и был таков.
Запыхавшийся гофмейстер застонал от досады.
Никем не замеченный, он вошел в комнатушку, закрыл