стыдно как. Неужели я одна такая? Неужели только я так плохо думаю?» И пристальный, внимательный взгляд на подругу, и тяжелый вздох: «Наверное, только я…»
– Ты чего вздыхаешь?
– Да так просто… А у тебя почему глаза блестят?
– И ничего они не блестят…
– Я, наверное, вижу, блестят они у тебя или нет…
– Девочки, кончай секретничать, – сквозь пламя костра Жорка смотрит пристально, немигающим взглядом.
– Мы не секретничаем.
– Понравилась песня?
– Ой, хорошая такая… Спойте еще!
– Споем, если хорошо попросите.
– Пожалуйста, спойте еще что-нибудь.
– Вы что, девочки, в детском садике: не знаете, как просить?
– А как? – робко переглядываются они.
– Учи вас, – ворчит Жорка, поднимается и, страшный, огромный в отблесках костра, идет неторопливо к ним.
– Ой, Нелка, влипли! – торопливо шепчет Рита.
– Не трусь, – с трудом выговаривает Нелли.
Они сидят, крепко сцепившись руками и снизу вверх испуганно смотрят на приближающегося Жорку.
– Коваль! Забери свою рыжую! – приказывает Жорка и подсаживается к Нелли.
«И почему ему Ритка не понравилась? – с паническим ужасом думает Нелли. – Вон какая длинноногая…»
– Мы не хотим, – испуганно пискнула Рита, но Коваль, смуглый и голубоглазый бандюга, взял ее за руку и единым движением поднял с места. – Ой-ой-ой! – заверещала Рита. – Ой-е-е…
Коваль тут же, не сходя с места, запечатал ей рот поцелуем.
– Ну, Малышка, видишь, как это делается? – Жорка положил руку ей на плечи, притянул к себе, обдав крепким запахом табака. – Только я хочу, чтобы ты сама меня поцеловала… Ты целоваться-то умеешь?
Не в силах отвечать, она лишь кивает в ответ.
– Тогда давай…
Жорка склонился к ней и подставил слегка вытянутые в ожидании губы.
– Ну, давай же…
И она потянулась к его губам, медленно, осторожно, словно шла по тонкому льду, а едва коснувшись их, отпрянула в сторону.
– Э-э, Малышка, разве так целуются? – спросил улыбающийся Жорка. – Так ты маму-папу да братика будешь целовать, а мы поцелуемся вот так…
Казалось, небо обрушилось на Нелли или же она провалилась под лед, по которому так осторожно шла к первому в своей жизни поцелую – нечем было дышать, нечем было думать, и только нестерпимо обидная и сладкая боль неудержимо расцвела на ее полоненных губах. В страхе она замолотила кулаками по Жоркиной груди, замычала, вырываясь и не в силах вырваться, задергала ногами… И вот – свобода! Жорка отпустил ее. Она хватанула воздуха, широко и потешно раздувая ноздри, открыла глаза (оказывается, они у нее были закрыты), увидела смеющееся Жоркино лицо и с ненавистью прошептала:
– Дур-рак…
Жорка взял несколько аккордов, отвернулся от нее и грустно запел:
Милая и родная,
Выгляни из окна…
В небе поймай глазами
Блик моего костра…
А ей уже стыдно за себя, за это детское – «дурак»,