разрыва с Хани, Рэйес хочет лишь запереться в комнате и не видеть ни одной живой души. Мэйт стыдно признаваться в этом себе самой, но куда больше она переживает из-за влияния демона, чем из-за расставания. И не из-за задетых чувств близкого человека.
Полуденное солнце напоминает любознательного ребёнка, вооружившегося лупой. Люди для него – шустрые муравьи. Мэйт рывком срывает сумку, потому что ремень натирает плечо. Последние силы на исходе. По этим одинаковым улочкам, среди безликих крошечных домов она блуждает уже часа три. Те редкие прохожие, что встречаются в пути, чураются незнакомки и не могут подсказать, где искать нужный дом. Мэйт хочет изо всех сил пнуть увесистую сумку, будто это что-то исправит. Она вспоминает те дыхательные упражнения, которым её обучала Хани. Но в памяти всплывают только мягкие чуть пухлые губы, что трепетно целовали её веки. Мэйт вспоминает и лицо со смеющимися зелёными глазами, и родинку на нижней губе, будто след от чернил. От этого её только больше пробирает злость.
Рэйес подбирает волосы, подставляет вспотевшую шею безжалостному солнцу. Едва уловимый поток воздуха теряется в кудрях, но не приносит прохлады. Вода закончилась сорок минут назад, на час пути вокруг ни единого магазина. Мэйт прикусывает губу, чтобы не взвыть, закидывает сумку обратно на плечо и продолжает путь.
– Зря тратишь время, – уже не в первый раз говорит голос где-то на задворках сознания.
– Заткнись, – злым шёпотом советует Рэйес. Нет необходимости произносить эти слова, чтобы ногицунэ услышал её, но Мэйт плевать. Здесь не перед кем стыдиться этой шизофрении.
– Незачем снова обвинять меня.
– Закрой рот, – сквозь зубы шипит Мэйт. В ушах звучит её собственный голос, бросающий те гадкие слова в лицо Хани. Никогда прежде она не видела на этом лице слёз. – Ты заставил меня это сделать.
– Если бы ты этого не хотела, ничего бы не случилось, – отвечает ногицунэ. Рэйес уже теряет контроль над телом, чувствует, как на произнесённых лисом словах, по его воле пожимает плечами.
Древний демон продолжает жужжать над самым ухом, но Мэйт не поддаётся. Все силы теперь уходят на то, чтобы контролировать собственные конечности.
Ещё через пятнадцать минут блужданий она натыкается на огромного чёрного петуха. Тот выскакивает из подворотни, врезается в тоскливо-жёлтые кирпичи и несётся прямо на Мэйт, которая с трудом подавляет позыв пнуть птицу. Разочарованное урчание демона даёт понять, откуда пришло это желание. Петух оглушительно кричит и мчится дальше, ничего перед собой не видя.
С забора, в том месте, где останавливается Рэйес, за бешеной птицей наблюдает жирный рыжий кот. Выражение морды у него такое, будто каждый день котяра поджидает на этом месте очередного петуха-самоубийцу. Мэйт прогоняет кота громким шипением и мигающими жёлтым огнём глазами. Не привыкший к такому обращению, рыжий отступает. Она не могла позволить ему сожрать птицу – та девушка, которая рассказывала о Матильде, упоминала так же чёрных петухов, что гуляли по широкому двору.
– Ну-ка, безмозглое создание, – склоняется к птице и бурчит Рэйес. – Веди меня