Не удивлюсь, если где-то по берегу Темзы вразвалку пройдётся и представитель шестого, ледяного континента, в своём консервативно-традиционном чёрно-белом одеянии. Ночной центральный Лондон – это город-сказка. Всяк найдет себе забаву по вкусу.
Но есть и другой ночной Лондон. Окраинный. Бытовой.
Дом в Англии и дом в Восточной Европе – не одно и то же. Дома тут какие-то хлипкие. Вы слышите почти всё, что творится у соседа за стенкой – особенно ночью, когда город успокаивается. Стоит только немного повысить голос, скажем, во время любовной игры, и вас тотчас услышат за стенкой во всей красе – слева и справа, под вами и над вами. И это не удивительно. Внутренние перегородки сооружены из пластборта – это плиты из мела размером два на три метра и толщиною полтора сантиметра, обклеенные с обеих сторон толстой бумагой – примерно такой, в которую в советские времена заворачивали в магазинах селёдку или халву.
И люди ещё изумляются, когда в кинофильмах герой-жлобина, типа Шварценеггера, прошибает такую «толщу» с разбега. Ну и что тут удивительного? Даже я, чуть-чуть поднапрягшись, пробиваю кулаком оплот западного образа жизни. Девиз: «Моя хата – моя крепость!» – зиждется вовсе не на принципе крепостной стены, а на принципе: только дотронься до этой стены хотя бы одним пальчиком, и демократическое правосудие, – а оно действительно демократическое, – поранит тебе пальчик, а может, и вовсе оторвёт.
Лично я намаялся на первых порах из-за этих будто бы крепостных стен. Только ляжем с любимой спать, как на улице тотчас дико заорёт, чуть не лопаясь от натуги, какой-нибудь юный любовник-гигант, привлекающий неистовым воем свою хохотушечку-возлюбленную, как это делают некоторые обитатели джунглей. У меня тут же притупляется интерес к любовной игре. Но это ничего. Пережить можно.
Не знаю, правда, как на это реагирует моя любимая – не осмелился спросить. Вероятно, положительно – ведь она младше ровно вдвое: мне сорок четыре, ей – двадцать два. Она предпочитает нетрадиционный способ… или это теперь, наоборот, традиционный?.. Не знаю. От меня мало что зависит. Лежу. Молчу. Худо-бедно восстанавливаюсь. Успокаиваю себя тем, что всего лишь через год, да и во все последующие годы буду старше её уже не вдвое, а всего лишь на двадцать два года. Я снова готов. Вот-вот… И тут слышу отдалённый, едва различимый стук женских каблучков. Стук приближается. Становится всё звонче и звонче. Я вслушиваюсь. Мне до невозможности хочется представить, как выглядит эта женщина. Задаюсь вопросом: молодая ли? Молодая, – отвечаю себе, – походка быстрая, лёгкая, уверенная. Интересно, какой комплекции? Стройная, – отвечаю себе, – стук чёткий, частый. Интересно, какой национальности? Ответить трудно. И всё же определяю – европейка, причём западная. Идёт нормально, обыденно – просто идёт и ничего более. Стук всё приближается, усиливается и, к моему удовлетворению, начинает постепенно затихать, удаляться. Я опять начинаю входить в норму, и тут очередной стук каблучков. Всё то же самое, но эта, готов поклясться, восточная европейка. Частит, частит… Мы ведь, восточные, вечно спешим. Мысль, что это своя,