оставил немного места для Тушенки, в этой квартире равны все, мыши, конечно, не считаются, у нас с ними давняя война, которая кажется, никогда не закончится.
– Ну что? Может мне кто-нибудь расскажет, что у нас на повестке дня?
Все посмотрели на Бада. Я на самом деле уже и забыл вчерашнюю историю, и мне теперь не терпелось узнать, что же это такое было. Он молчал и загадочно улыбался, смотря прямо на меня. Если бы его чары на меня работали, я бы уже давно покраснел и выбежал из комнаты. Меня удивляло как Сакура еще не пала под натиском его красоты.
– Чувак, я получил работу в театре современного искусства. Опережая все твои вопросы, расскажу сразу. А для начала: Извини меня, – он впервые при разговоре со мной отвел глаза, длинные ресницы опустились к полу, он говорил это искренне, как и все делает в своей жизни. – Я вас напугал вчера. Но я, правда, не хотел. Все вышло так неожиданно. Я отработал смену, устал как черт. У ворот стояла какая-то дамочка, которую я до этого видел в зале и ждала меня. Мы разговорились. Оказалось, что она работает в театре. Она сбивчиво что-то тараторила, я расслышал только то, что была во мне какая-то изюминка, что-то такое, что ее зацепило. Странно, да? Моей единственной ролью было вертеться у шеста в костюме пожарного. Однако по ее словам, была в этом некая грусть и страсть и боль и им как раз не хватает актера. Я провел в театре всю ночь, танцуя, разучивая тексты. Это как бы было прослушиванием, хотя куда я не знал и до сих пор не до конца понимаю. Потом я попросился переночевать там. Нет, ты не подумай, у меня с ней ничего не было. Мне просто не хотелось уходить оттуда, хотелось умереть прямо там и остаться навечно. Понимаешь?
– Ты давай не зарекайся. Мы и так тебя вчера на тот свет отправили, – смеясь, сказал Хава.
– Это уж точно! Чего только не передумали. И все-таки если бы ты видел, как люди тебя искали. Не хуже знаменитости, между прочим. Всем скопом, – сказал Окурок, сопровождая все активной жестикуляцией, показал и толпу и даже некоторых отдельных личностей и даже ту самую женщину, которая накормила нас в тот день, хотя о ней он не сказал и слова.
– Точно! Мы же еще никому не сказали, что блудный сын вернулся. Завтра пойдешь и поблагодаришь каждого. Понял? – сказал я, хотя, казалось бы, прозвучало это все в шутку, я был серьезен и Бад это точно понял. Была у него такая особенность понимать все, Хава говорил, что он слушает не ушами, а сердцем, вот у него и получается.
Сакура сидела очень тихо, еле дыша, но никогда такой живой я ее еще не видел. Она улыбалась, иногда издавала подобие смешка, похожее больше на кашель, но тело ее, кажется, сейчас согнется пополам, тонкое слабое деревце во время урагана. Она казалась такой маленькой и беззащитной в своей длиннющей ночнушке синего цвета, которая покрывала всю длину ног. Я чувствовал, что ей не очень хорошо, но если бы я спросил, окликнул ее, то мог бы нарушить то незабываемое единение нашей семьи, чего она бы мне, скорее всего не простила. Потому я тихонько пододвинулся к ней,