не особенно отчаивался. С каждым днём ему казалось, что он всё глубже постигает это новое искусство, буквально сродняется с ним. Временами он искренне верил, что пройдёт ещё совсем немного времени, и в этом мире для него совсем не останется тайн. Много позже, уже будучи признанным всеми одним из величайших магов в истории, Каладиус будет посмеиваться, вспоминая свои наивные юношеские помыслы.
***
Мама слегла неожиданно и бесповоротно. Неожиданно потому, что Олни в последнее время так редко находил время навестить её, а навещая (обычно бывая дома час или два), был целиком поглощён своими мыслями, невпопад отвечая на робкие вопросы матери, которые теперь казались ему невероятно глупыми и смешными, а порою и раздражающими. Так и вышло, что, посетив маму четырьмя неделями раньше, он застал её ровно в том же состоянии здоровья, в котором она пребывала в последнее время, а теперь, войдя в дом, сразу почувствовал запах болезни.
Мама слегла и уже не вставала. Она опорожнялась под себя, и отсюда был этот едкий запах надвигающейся смерти. Две деревенские старушки ухаживали за ней – кормили и поили, вливая жидкости прямо в горло через свиную кишку, обтирали, меняли бельё, выносили судно, если случалось чудо, и Дарфа могла сходить туда, а не в постель; вероятно, таким образом они хотели выслужиться перед Олни, который теперь превратился для них в молодого барина, водящего шашни с сеньорами. Как бы то ни было, но ошарашенный внезапной бедой юноша действительно был им крайне благодарен, потому что без них мама давно уже умерла бы.
Дарфа лежала и остекленевшими глазами глядела в одну точку где-то на грубо оструганных досках потолка. Она, кажется, даже не заметила прихода сына. Даже когда он подошёл и поцеловал дряблый лоб, тут же оросившийся его слезами, она так и продолжала лежать, не шевельнув ни единой мышцей лица. Даже взгляд её не изменился.
Не помня себя от горя, Олни, оставив слегка озадаченных и расстроенных старушек, и не сказав им ни слова, опрометью бросился в усадьбу за мессиром. В этот момент он не думал больше ни о чём, да у него и не было с собой денег, чтобы одарить двух сиделок. Им оставалось надеяться на то, что позже, когда он придёт в себя, всё же вспомнит о них, а потому обе остались при кровати, ещё более рьяно утирая лицо и грудь больной мокрыми тряпицами.
Клай, узнав о беде, случившейся с его протеже, не смог отказать ему в просьбе, и оба они на наскоро заложенной коляске помчались в деревню, хотя Клайдий дорогой всячески готовил Олни к тому, что вряд ли чем-то сможет помочь его матери. Так и случилось – войдя в хижину, в которой он никогда прежде не был, и неосознанно скривившись не только от тяжёлого смрада, но и от общей обстановки запущенной нищеты, Клай лишь бегло взглянул на лежавшее в постели тело, и тут же вышел на воздух.
– У неё удар, – сжато и сухо сказал он прямо в горящие надеждой глаза Олни. – Судя по всему, повреждён мозг. Извини, парень, но тут никто ничем уже помочь не сможет.
– Но вы даже не посмотрели как следует! – слёзы