длится,
ночь длится,
жизнь длится.
Человеческий силуэт, мелькающий в соснах, —
размером с отражение моего носа.
Белые хлопья
летят сквозь раскладной столик.
Ложка звенит в стакане.
Люди сопят в вагоне.
Гудок рассекает время.
Сонная проводница подходит ко мне не спеша:
«Всё, – говорит, – выходите,
ваша».
Радость
Д.
радость, стиснутая в человеческом теле,
в чужеродной форме, смотрит в щели
зрачков – на худого, выросшего в проёме.
радость – бабочка, запертая в стеклянный домик,
нервное хлопанье крыльев глазастых.
тело стоит.
тело говорит:
«здравствуй».
***
Я тебя люблю, моя маленькая жизнь.
Синева, синева, синева льётся,
птичьи гнёзда – хрустящие деревянные солнца,
в солнцах птенцы:
дзинь-дзинь.
На кухне отцовский самогон, философские мятежи —
споры о Солженицыне и литературной лжи.
Вместо барных полок – книжные стеллажи.
Мы держим друг друга за плечи и округляем рты,
выдувая маленькие истины
из пустоты.
Люблю дерево. Его шершавость и чешую,
вечернюю оранжевость дня, балансирующего на краю
горизонта, и неглубокого озера сонное дно.
И всхлип, который издаёт вода, когда ты входишь в неё за мной.
И всплеск, когда начинаешь грести.
За этот не умолкающий барабан в груди,
за любовь ко всему, и к единственному среди.
Сон комнаты
(У картины «Спальня в Арле»)
Видишь, она на тебя из холста растёт —
спинка кровати, выпучивается, как живот.
Маленький подголовник внутри – костьми
льнёт к углу голубой стены.
Видишь, он к тебе тянется – этот пол,
подползает рыхлыми досками, и уже почти
встал под твоим ботинком, говорит, мол, —
иди.
Стул неприметный, скукоженный у окна —
на нём сидит сон Ван Гога, пока он сам
снится комнате – и насовсем
остаётся среди этих неровных стен,
в синеве,
из истёртых дверей переходящей прямо
в желтизну звёзд,
разлитую в рамах.
***
На «Комсомольской» бородатый мужик
с чёрной виолончелью
думает о Ростроповиче и Шопене.
Тени скользят, смычок
пилит деревянную грушу.
Женщина в растрёпанной белой шубе
поправила волосы, уши,
облизала губы,
вытянула телефон, щёлк, щёлк и,
благородно покачиваясь, опустила тыщонку
в раскрытый футляр,
студентки с распахнутыми глазами
в холодный гранит врастают
и застывают, как манекены.
У бородатого мужика дома,
наверное, будут пельмени.
Жена