друзей вселяла в неё надежду и прибавляла сил.
Кузю перевели из образцово-показательной школы в школу для трудных подростков, хотя такое её название ни в каких официальных протоколах и документах не фигурировало. Одно лишь утешало Екатерину Николаевну, что директором этой школы был давний друг, однокашник её мужа и, просто – хороший человек, Ремез Степан Павлович.
Да ещё и от Надюши вот уже как месяц не было никаких вестей. Она училась на втором курсе Дальневосточного института на факультете океанологии, куда поступила незадолго до начала описываемых событий. Екатерина Николаевна помнит, как переживала она тогда предстоящий отъезд дочери, как отговаривала её и советовала хорошенько подумать. Но теперь она не сожалеет об этом, даже – наоборот…
Весь воскресный день Кузя провёл дома. Сначала он смотрел по телевизору какие-то скучные, однообразные передачи. Когда ему это надоело, он попробовал переключиться на перелистывание своих, много раз читанных, любимых книг. Когда и это стало ему надоедать, он принялся раздумывать, чем бы заняться ещё, и вспомнил об уговоре – примериться к маме. И он занялся примеркой, чуть ли не наступая ей на пятки.
– Послушай, сынок, – произнесла Екатерина Николаевна с шутливой иронией в голосе, когда ей уже стали надоедать его странные действия. – Что это ты за мной всё ходишь, да ходишь, будто привязанный? Делать тебе что ли нечего? Иди лучше подыши свежим воздухом, или займись каким-нибудь полезным делом.
Примеркой Кузя остался доволен. Их рост почти совпадал.
Долго не раздумывая, он извлёк из тумбочки, на которой стоял телевизор, стопку пронумерованных школьных альбомов для рисования, поудобнее умостился на мягком диване и задумался, дав волю нахлынувшим на него воспоминаниям…
Примерно через месяц после высылки отца, когда Кузе было лет одиннадцать, он, как-то раз, явившись домой из школы, быстро перекусив и отдохнув, принялся за уроки. Он быстро расправился с ними. Оставалось только решить последнюю задачку по математике. Но она почему-то не решалась.
Кузя оторвался от занятий, решив сделать передышку. Пододвинув к себе школьный альбом для рисования, взяв простой карандаш, он стал раздумывать, что бы ему такое нарисовать. Взгляд его упал на Екатерину Николаевну. Она сидела на диване, закинув нога за ногу, опершись локтём руки на ладонь другой, и в задумчивости теребила тонкими пальцами украшавшую её шею серебряную цепочку. Кузю потрясло выражение её глаз в этот миг. Столько в них было отрешённости и безысходности, столько тоски, отчаяния и печали, что этот образ матери врезался в его память на всю жизнь.
Глядя на мать, он машинально водил карандашом по чистому листу бумаги, изредка, безотчётно поглядывая то на него, то на мать. Наконец, вспомнив об уроках, он хотел было отложить альбом в сторону, как вдруг увидел на листе сделанный его же рукой рисунок лица матери. Но самым впечатляющим в этом карандашном наброске были мамины глаза. Такого выражения глаз он у мамы больше