в ответ;
И там, в душе, ему так скверно…»
Там мысль застыла
и окаменела формой;
там проклят мир в пространстве,
как в тюрьме;
там кладбище — арена,
и под хохот, злобой,
воображенье топчут
в абсолютности, в нуле:
Болезненно искажено совокупление понятий,
в темнице новых знаний,
в греховности занятий.
Физиология пищеварительного процесса,
куда важнее там,
чем душ духовных месса.
Любовь — такт сердца,
в нём душа танцует.
Прыжок…
Ещё сильней, хотя б на волосок…
Повыше, чтобы прочь из мира сует,
и к солнцу,
к небу,
к облакам.
А там…
Там рухнул мир, что всех интересует:
«Познав любовь, я получил Свободу, —
Она, как приключение, и нет ему конца.
Рискуем всем, идём, не зная броду,
Теряя многое, но только не сердца.
Во имя нескольких мгновений,
Чего-то выше мыслей, слов и чувств…
Я в поисках её, той истинной Свободы;
Не той иллюзии, что в клетке мы зовём,
А той, что ждёт, когда пройдут невзгоды:
Свободы умереть;
Свободы мыслить;
Свободы жить вдвоём.
Однажды потеряв, я получил Её, —
Желанье есть. А способ? Он найдётся…»
Мораль?
Устои эмпирического мира?
Вся эта чушь о логике, нужна едва ль.
Любовь сорвала путы
и грехи эти простила,
чтоб, сбросив то,
что «есть»,
отдаться той,
что «ничего не жаль».
II
Когда я ощутил себя
и встал на путь всхождения;
чтоб в Божьей Памяти и Полноте Веков,
познать восторг лобзаний Вечности, движение,
приоткрывающее мудрости покров,
я там увидел кончик белоснежной ризы,
моей любимой; ласку, скорбь очей её, —
упав к ногам, смотрел в них снизу,
и чувствовал, как всё во мне поёт.
И в исступлении я ноги целовал,
лаская вечностью ликующее тело.
Она — желанная, которую так звал,
меня взяла и увела с собой несмело:
«Блаженство… Та, незабываемая, ночь,
Прозрачной кисеёй окутала всё ложе.
И я, припав к благоуханной коже,
Не смог своих желаний превозмочь.
Прикосновенье губ, как аромат вина;
Твой нежный взор; любви волна,
Что унесла, окутав запахом волос,
К твоей груди — она прекрасней роз…
Цветет, подрагивая,
и живет необъяснимо,
Над самым сердцем —