течение;
в ней нет начала и конца,
нет плоти тления.
Хотя законченность её и динамизм
фонтаном грязи извергается на землю,
в ней нет глухо-молчащих и слепых;
в ней бесконечна в проявленьи жизнь,
и принцип исключенья логики
там неотъемлем:
«Неважно, где я нахожусь,
мой ум работает всегда;
Все мои мысли в голове —
там ты, везде со мной. Да-да!
А здесь, чем ниже пала голова,
тем глубже мысли. Вот беда!
Чем ниже я — тем глубже ум,
что делать, такова среда.
Не надо сожалеть и прошлым жить,
Смотри вперёд и продолжай творить.
Не бойся в жизни все менять!
Не бойся что-то в ней терять!
И даже если нужно все отдать,
НЕ БОЙСЯ!
Сядь и успокойся… —
Любовь понятна, может, не всегда,
но всём необходима и желанна;
она приходит в сердце к нам тогда,
когда пространство зыбко
и непостоянно:
«Она сурова и нежна;
Красива-привлекательна
ужасно;
Она хитра, тихо-мудра
И в этой хитрой мудрости прекрасна.
В ней всё всегда и на лицо;
Прошедшее и будущее
с нею незнакомо.
С ней вечность настоящего в кольцо,
Свернулась кошкой на пороге её дома.
Она скрывается под тысячью имён,
Но обликом одна и та же;
В поступках свой у ней закон,
как трон,
Незыблемый в непостоянстве даже…»
Любовь соединяется в переживании
с пространством — это форма времени.
разбито и разорвано оно страданием,
как головная боль,
рвёт всё на части в темени:
«Где-то там, за окном, одинокое лето;
Там грохочет рокочущий гром где-то.
Я — здесь, грущу,
черты твои из памяти достав;
Ты — там, накинув плащ,
закрывшись от дождя зонтом,
По лужам, шлепая, к кому-нибудь идёшь.
А память, стерва, говорит мне: Узнаёшь?!
Рвёт душу —
тот же вечер, тот же дождь —
Ну а потом…
Безумство страсти и любви,
приличия поправ.
Острова в нашей памяти,
жизни частички, —
Там образ твой единственный,
мои воспоминания;
Живут не умирая,