всё круче и круче. Твои братья опять грызлись из-за чего-то.
– Все равно Гримоальд больше дружен с Тассилоном, чем Гундоальдом.
Херти перекрестилась и запустила гребень ей в волосы:
– Твоя мать хоть не рожала Тассилона, но заботой и лаской не обделяла.
– Я так мало её знала.
Зеркало с потускневшими краями показывало Теоделинду: юную девицу с волнистыми волосами светло-каштанового цвета длиной до середины плеча.
«Мать, ты так же смотрелась в зеркало, когда собиралась к гостям?».
Лишь улыбка и тепло ласковых рук. Вот и всё, что она запомнила за первый год жизни, прежде чем лишилась матери.
– Херти, скажи, как ей было с королями?
– Если тебя беспокоит женитьба на человеке не королевской крови, то знаешь, я служила твоей матери в то время, когда она первый раз вышла замуж за франкского короля и не родила ему детей. Он умер. Видно, она изрядно шевелила его чресла на ложе, ― хмыкнула Херти. ― И зачем рассказываю? Ты уже всё много раз слышала. Видно, чем круче с зимами становится лестница, тем больше у меня развязывается язык.
– Ничего, Херти. Ты иногда говоришь так забавно.
– Жилось ей хорошо. И со вторым, хоть приближённые заставили его от неё отказаться. А он так желал её, что, может быть, сам брата и умертвил, лишь бы к ней подобраться. Она так сначала горевала ― из-за того, что её твоему отцу отдали. Ведь он был всего лишь вождём рода, а она принцесса. Я тебе скажу: если бы её отец тогда был жив, а длиннобородые в то время смогли короля выбрать, то они такого не потерпели бы, воевать стали.
Херти отошла в глубь комнаты, где стояли кровать и сундуки. Теоделинда поднялась, когда увидела в зеркало, как служанка несёт длинное платье без рукавов из зелёного шёлка, вышитое золотыми нитями.
Теоделинда рассматривала себя в зеркало, пока Херти расправляла на ней платье.
– Всё же мне кажется, что с твоим отцом она была счастлива. И детей родила, троих. Хотя Гундоальд, видно, почуял, что заморышем появится, никак вылезать не хотел. Вот и померла… ― Херти оглядела Теоделинду. ― Точно как мать. Принцесса!
– Надеюсь, не придётся ради мужа красить лицо зелёной глиной, как делают в битвах мои длиннобородые родичи.
– Не довелось мне видеть ни одного лангобарда в бою, ― ответила Херти. С её лица сбежало благодушие. ― И как выглядит такое чудо ― не знаю, но если понадобится, ты ради семьи себе любое место вымажешь грязью. Ладно, иди. Жениху без тебя, наверное, кусок в горло не лезет. И держись как королева, ― сказала Херти строгим голосом, ― хоть отец и братья всё решат за тебя.
Людеру в горло пролез уже не один кусок холодной жареной свинины и влилась не одна кружка пива, чей привкус копчёностей ― из-за добавления обожжённой дубовой коры ― очень пришёлся ему по нраву.
Тогда, под Шалоном, он явился в лагерь Хильдеберта с простым, как крестьянский завтрак, предложением: есть пятьдесят тысяч золотых за возврат Италии, есть бавары, пока ни к кому не примкнувшие, и есть союз аваров с лангобардами, который он готов развалить.
В знак верности он,