Я испытывала желание к кому-нибудь прижаться, однако я не могла и не хотела прижиматься к Максу. Он ведь, несмотря ни на что, был для меня чужим черным псом. Я не боялась, что Макс станет ко мне приставать, как это делали псы из других свор, с которыми я сталкивалась, когда они забредали на нашу территорию в поисках самки. Некоторых из них мне удавалось прогнать самой, а остальных – при помощи моих братьев, которые всегда своевременно прислушивались к моему лаю и бросались на защиту сестры. Во всяком случае, так было в то время, когда меня еще звали Пятном. После того как я стала Раной, моим братьям уже не было нужды меня защищать.
С Максом было что-то не так, хотя я не могла точно сказать, что именно. Возможно, он слишком долго прожил среди людей для того, чтобы заинтересоваться самкой.
Я улеглась неподалеку от него немного выше по склону. Птица так и осталась сидеть на ветке. Солнце уже почти полностью исчезло, и вместо него на небе показалась более чем наполовину выщербленная луна. И тут вдруг Макс сказал:
– У меня болит живот.
Вскоре после этих его слов начался понос – сначала у него, а затем и у меня. У Макса он был посильнее: его желудок ведь был не таким закаленным, как мой.
Мы нашли каждый для себя укромное место. При подобных обстоятельствах любая собака предпочитает оставаться в одиночестве. Однако в полном одиночестве ни ему, ни мне остаться не удалось, поскольку эта птица порхала то надо мной, то над ним, чтобы над нами насмехаться. При этом она чирикала:
– На юге есть птицы, которым весьма подходят их названия. Они называются «какаду».
Или же:
– Вы хотите удобрить весь этот склон?
Или же попросту:
– Может, еще немного винограда?
В конце концов она стала летать только надо мной, потому что Макс, похоже, мучился уж очень сильно, и птица, хотя она и была весьма ехидной, все же прониклась к нему сочувствием. Я, как могла, игнорировала ее болтовню. Она была назойливее целого роя мух. Вот только мух можно было поймать пастью и проглотить, а эту птицу ни одна собака не смогла бы заставить заткнуться.
Прошло довольно много времени с момента захода солнца, прежде чем мой живот наконец-то успокоился, да и Макс вроде уже приходил в себя. Мы поискали себе выше по склону новое место, в котором можно было бы поспать, в том ряду, где люди уже собрали виноград. Здесь тоже ощущался сладковатый запах, но он уже не был таким интенсивным. Этот запах был сейчас настолько же отталкивающим, насколько он был притягательным до того, как мы поели винограда.
Макс время от времени тихонечко скулил. Его живот, похоже, еще полностью не успокоился. Я не знала, как мне в подобном случае следует себя вести. Макс ведь был для меня чужаком. Но при этом он был единственным псом, с которым я когда-либо оказывалась наедине.
– Я могу для тебя что-нибудь сделать? – спросила я, думая о том, что погрею его, а для этого улягусь рядом с ним.
– Да, можешь.
Он что, и вправду хотел, чтобы я легла рядом с ним?
– Расскажи мне какую-нибудь