от души, и все равно, все равно…
– А те птицы… Птицы на чердаке!
Дверь приоткрылась, и вошла женщина, пахнущая тряпкой. Я не слышала ее шагов – похоже, все это время она стояла под дверью.
– Что за птицы на чердаке? – Лысый выжидательно смотрел на меня – и эта, эта тоже смотрела!
Глаза-капельки под нависающими веками. Я не видела, что там, в глубине тех капелек, а если бы увидела, наверное, завопила бы. Ее взгляд разом помог мне понять очевидное. Если она все время жила здесь одна и убирала дом одна, то она точно знает про птиц! И про сломанный холодильник соврала неспроста. Это ведь тот самый запах, который разливается по всему дому, который оглушил меня в первый день, когда мы только приехали. Просто она, наверное, привыкла, и ей кажется, что не так уж он силен. Она точно знает про птиц! И, если она их до сих пор не убрала, значит, они ей нужны.
Хотя, может, мне повезло и она не псих, а просто неряха. Не поменяла же она мне до сих пор залитый кровью пододеяльник. И чердак разгрести поленилась. Поленилась или забыла? Я по телику видела, что сумасшедшие часто пренебрегают элементарной гигиеной. У них слишком много всего блуждает в голове, чтобы еще помнить о подобных вещах.
Она смотрела на меня. Псих или неряха, но я предпочла сказать:
– Птицы на чердаке орут по утрам.
Лысый засмеялся. И эта, она тоже засмеялась, вот в чем дело. Значит, она все-таки понимала, что я говорю?
– Не грусти. Я привез тебе подарок. – Куртка Лысого топорщилась. Я, конечно, сделала вид, что мне страшно любопытно, что там, и сама оттянула край куртки. Я увидела полосатый мех, черный носик и уши – большие, треугольные с белым мехом внутри… Котенок! Я осторожно одной рукой вытащила мелкое теплое чудо, оно зевнуло и негодующе затрясло головой, недовольное, что разбудили.
Он потянулся у меня на одеяле, выпустив тонкие когти-иголочки, и пошел гулять по кровати, обнюхивая все вокруг.
– Нравится? – спросил Лысый.
– Еще бы!
– Какая прелесть! – взвизгнула эта – и меня как по башке ударило. Перед глазами встало то, что на чердаке: птицы, белки и собака. Давно мумифицированная собака, но она была среди них. Большая, с зубами, собака, собака, которая может себя защитить, она была среди них. Среди убитых.
Я сгребла котенка под одеяло. Сердце у меня колотилось так, что он, наверное, испугался и стал носиться туда-сюда, больно царапая мне ноги.
А эти смеялись! Может, и надо мной. Лысый ничего не понимал, Лысому нельзя объяснить. Если бы только здесь была Лена!..
Я шевельнула пальцами ног – и тут же в них впились маленькие коготки. Неделю назад я бы визжала и прыгала от такого подарка. А сейчас мне было страшно.
– Как она? – Лысый сидел рядом со мной, но говорил с этой, как будто я не слышу.
– Все болеет. Думала, ей лучше, хотела уже сегодня выпустить к остальным, а с утра – рвота. Пусть еще побудет на карантине.
Она врала: никуда она не хотела меня отпускать, иначе сказала бы, и вообще. Мне казалось, она заперла меня тут навсегда. Я спросила:
– А где остальные-то? – Но эти меня проигнорировали.
– Смотри,