ничего. Вот я тянул свою первую девчонку, когда мне было четыре, – подхватил следующий.
– Эй, Ред, ну ты загнул!
– Я затащил ее под дом и отымел, – не сдавался Ред.
– И у тебя стоял?
– Конечно.
– А ты кончил?
– Я думаю – да. Что-то там выскочило.
– А я нассал ей в пизду.
– Ни фига себе!
– А как звали твою девчонку?
– Бетти Эрн.
– Черт! – воскликнул парень, который утверждал, что стал мужчиной в семь лет. – Мою тоже звали Бетти Эрн.
– Та еще шлюха, – ответил на это Ред.
Однажды весенним пригожим днем мы сидели на уроке английского, и мисс Гредис восседала перед нами на своем столе. В этот день ее юбка задралась особенно высоко. Это было и убийственно, и прекрасно, и божественно, и развратно. Икры, бедра – мы были на грани восторга и сумасшествия. Непостижимо. Плешивый сидел напротив. Он дотянулся до меня и стал тыкать пальцем мне в ногу.
– Сегодня она бьет все рекорды, – шептал он. – Смотри! Смотри!
– О, черт, – отпихнул его я, – заткнись. Вдруг она заметит и одернет юбку!
Плешивый убрал руку. Я ждал, затаив дыхание. Но юбка мисс Гредис осталась на прежней высоте. Мы ее не спугнули. Поистине этот день останется в нашей памяти навсегда. У всех парней в классе был стояк, а мисс Гредис продолжала разглагольствовать. Я уверен, что никто из нас не слышал ни единого слова, не улавливал ни единой мысли. Девчонки тоже перебрасывались между собой красноречивыми взглядами, как бы говоря друг дружке: «Эта сука зашла слишком далеко. И готова пойти еще дальше!» Но это было не так. Мисс Гредис уже дала нам нечто большее, чем если бы показала нам свою пизду. Это ее ноги. Солнечный свет заливал их, играя и плескаясь на теплой поверхности шелка. Юбка задралась так высоко, что мы, не дыша, молились в ожидании, что вот-вот завеса таинства приоткроется. Умопомрачающая грань – словно бы конец света сменялся его возрождением, и затем снова все рушилось, реальность и нереальность перемешались, солнечный блеск, бедра и шелк – идеально гладкий, излучающий тепло и неотвязно манящий. Вся классная комната наполнилась неизъяснимым трепетом, от чего в голове резко и часто менялись помутнения с озарениями. А мисс Гредис сидела на столе, как будто ничего не происходит, и продолжала свой рассказ. И становилось еще лучше и еще страшнее оттого, что мисс Гредис притворялась, будто ничего не происходит. На мгновение я опустил взгляд и увидел поверхность моего стола, как под увеличительным стеклом – рисунок структуры дерева походил на водяную воронку. Я быстро поднял взгляд и снова впился в ноги, проклиная себя за то, что потерял это мгновение и, возможно, пропустил главное.
И тут послышался звук: «Хлюп… хлюп… хлюп… хлюп…»
Ричард Уэйт. Он сидел на задней парте. Огромные уши, толстые губы – какие-то опухшие и уродливые. Чудовищно вытянутая голова. Его глаза были почти бесцветны. Они не отражали ни чувств, ни интеллекта. Длинные ноги и постоянно открытый рот. Когда он пытался говорить, слова вылетали из него неожиданно и с длинными паузами. Его нельзя было назвать даже маменькиным сынком. Никто никогда не разговаривал с ним. Создавалось впечатление, что при его создании