как-то раз дядя Боря. – Говорят, в основном совсем не гнилой.
– А вы пойдете? – Я метнулась за мешком.
– Дядя Боря еще только по помойкам не лазал, – сказал дядя Боря, и впервые за время нашего знакомства я увидела в его глазах отсвет той самой генетической грусти.
В луковой куче сурово и молча копалось человек пятьдесят моих однопосельчан городского типа. Лука действительно было много – выбирай, хоть завыбирайся. Я принесла домой три мешка в шесть ходок. Вторая, пустовавшая до сих пор комната моей квартиры превратилась в овощехранилище.
– Смердит, – констатировал дядя Боря, забирая у меня партию самогонки. – Сгниет.
– Может, возьмете немного?
– Ну, не больше мешка, – согласился он и вытащил из кармана куртки сложенный в тугую колбасу мешок.
Так мой и дядиборин похоронный рацион разнообразился жареным луком. Сковородку, хоть и без ручки, мне подарил собственно дядя Боря, а трехлитровую банку растительного масла привезла с парохода Ласточкина.
В хорошую погоду из окон моей квартиры было видно город В. – как раз в районе Второй Речки. В один погожий вечер Тихоокеанский флот напал на мирное население, взорвав свой арсенал. Над апокалиптически оранжевым горизонтом взлетали ракеты и, поиграв в догонялки меж безумно красивых огненных столбов, медленно падали туда, где жили мои друзья. Я почувствовала, что в такой эстетический для них час должна быть поблизости.
Микрорайон с друзьями был оцеплен милицией и пожарными. Уехать назад домой оказалось не на чем: в пригородных поездах разместили горожан, эвакуированных из зоны риска. Искать среди них знакомых было бесполезно; где-то к ночи я берегом моря дошла до других друзей, мы выпили водки, и настало утро. По радио сказали, что никто не погиб.
– Где ты шляешься? – спрашивал меня дядя Боря. – Оно мне надо?
Оказалось, друзья с маленьким ребенком Иркой приехали вечером ко мне, ткнулись в запертую дверь, и их приютил дядя Боря, у которого среди «всякого говна» оказалось даже сырье для молочной каши. Он накормил Ирку манной, уложил всех спать на своем единственном диване и сел в кухне волноваться за меня.
Вскоре меня взяли на работу в толстый еженедельник, а у дяди Бори появилась женщина.
– Плохо человеку без бабы, – сообщил мне дядя Боря. – Мою вот Катя, блять, звать.
Рядом с дядей Борей Катяблять смотрелась как использованная промокашка. На ней были вязаная синяя безрукавка и всегда свежий фингал. Несмотря на это, она ревновала дядю Борю, была жадной до денег и плохо слышала. Выпивать с ней дядя Боря не любил.
– Мой был у тебя? – спрашивала Катяблять, всякий раз расценивая мое молчаливое недоумение как подпись под протоколом. – Ну-ну.
Этого «ну-ну» я боялась больше, чем дядибориных клиентов, над которыми он лабал свое «тум-тум-ту-тум». И в том, и в другом звукосочетаниях мне стал мерещиться знак.
Я начала получать зарплату, но тут в магазинах кончилась еда. Дядя Боря где-то добывал совершенно феерическую снедь типа бройлерных цыплят, натурального