«Безусловно».
8 часов 15 минут утра.
Когда я с трудом отодвинул снег от двери палатки и вышел, в бледном рассвете, на молочно розовом снегу я увидел черное пятно – халат старика Тойли. Судя по нерастаявшему кругом снегу, старик всю ночь просидел в состоянии саматхи – близком к клинической смерти, когда душа медитирующего, по слухам, отделяется от тела и путешествует в параллельные миры. При моем появлении он медленно открыл щелки своих глаз и внезапно на чистом русском языке произнес: «Вижу зло. Вижу много зла за южными горами. Оно скоро будет здесь. Духи реки не пустят нас». Я принялся его тормошить, но старик был холоден, как лед, и снова зажмурился. Я уверен, что придя в себя, он не вспомнит ни единого русского слова. Подобный феномен описан в литературе.
Какие‑то черные птицы стаями собираются на отрогах пика Деревацкой.
10 часов
Старик все еще сидит между палатками, его приходится обходить при приготовлении пищи. Ван Хаартманы появились из своей палатки. У Ирины заплаканное лицо, а этот румяный боров весел и бодр, как всегда, и желает прогуляться до завтрака. На что сложный человек Плавич, и та сделала ему замечание. Но профессору Хартману хоть кол на голове теши. Достало меня писать это дурацкое двойное «а».
11 часов
Хартман‑таки ушел вниз по склону. У Закса жар, его продуло на горе, он очень хочет уехать, буквально бредит Братском. Евгения сварила всем какао, и добавила туда по ложечке виски. Сидим тесным кружком у палаток, греемся. На Тойли холодно даже смотреть. Владик пытается развлекать нас анекдотами из жизни героя Антарктики, Роберта Скотта.
В полдень послышался мотоциклетный треск и прямо по глубокому снегу к нам подкатил новенький красный снегоход, весь в китайских иероглифах и целллофановой пленке. За рулем восседал героический Хартман, самодовольства которого хватило бы на десяток ковбоев. На резонный вопрос Евгении, что сей цирк означает, он, коверкая слова больше обычного, объяснил, что нашел снегоход в двух километрах отсюда, занесенный снегом. Шел, знаете ли, шел, и саночки нашел.
Я пытался втолковать, что это не наш снегоход, что брать чужое нехорошо, что у нас будут неприятности с китайскими властями. Разумеется ответом было «Я – а!». Мулы так и шарахнулись от рева этого механического чудовища, а Тойли снова открыл глаза, на этот раз широко, и махнул рукой на юг, словно чертей отгонял.
– А кто со мной прокатиться? – орал тем временем наш смелый наездник. Боря? Агей?
Что характерно, ни одной из дам голландец места на снегоходе не предложил. Агей, очевидно стесняясь отказать человеку, у которого вчера одолжил трубку покурить, неуверенно уселся позади развеселого профессора. Такими они и запомнились мне – румяный, очкастый Хаартман, и бородатый работяга в ватнике, с гитарой за спиной.
15 часов.
Над нами завис вертолет с гербом города Братска и красным крестом на дверцах. Вместо лыж у него шасси, и садиться пилот не рискнул, просто выбросил веревочную лестницу. Насколько можно судить по маневрам, пилот сильно нервничает, понимая,