И это неважно, что Галя не дождалась меня и выскочила замуж. Важно, что я ее люблю.
– Но погоди, – перебивал я, совершенно рассвирепев, – ведь мы уже с тобой спали.
– Ну и что?
– Тогда была та же картинка.
– Нет, не та же. Тогда я надеялась.
– На что?
– На любовь.
– А сейчас почему ты не надеешься?
– Сейчас я все о тебе знаю.
И хоть ты ей кол на голове теши. Нет, нет и нет. Конец фильма. Я перепробовал все отмычки, но впустую.
Я дошел до того, что стал объяснять ей подсознательное. Про внутреннюю жизнь либидо. Про то, что тело подчас хочет и умеет жить своей отдельной жизнью и что независимо от нас иногда хочется тихого общения разноликих «я» и «я». Пир интеллекта. Но для Зины все эти тонкости были трын-трава. Очередная болтовня. Она обо всем этом не слышала и слышать не желала. Кремень.
Между прочим, выяснилось, что Зина замужем. А муж в заключении. Она даже не знала толком, что такое муж, – только поженились, и его за решетку. Полгода не пожили.
– Я об этом тебе и толкую: ты как женщина – еще не проснувшаяся. Тебе надо проснуться.
– Отстань!
Это ее не интересовало.
– Сколько ж ему дали?
– Восемь.
– Ого! – Я отдал должное.
Зина вздохнула. История была коротка и обычна. Выпивал. Веселился. А тут подвернулась новая работа – кладовщиком. Уговорили. Подбили на тихое дело. Вот и загремел.
– Я тебе как-нибудь покажу его фотографию, – очень серьезно пообещала она.
Я лежал и смотрел в потолок. Постелено мне было на полу. Теплый матрас. Теплое одеяло. Теплая комната. То, что надо.
Но поначалу я заныл.
– Холодно будет. Замерзну я здесь, – ныл я, целясь в кровать, где лежала она.
– Только не дурить, – сказала она жестко. – А то выставлю.
– А ты подумай получше. Я жду любимую из больницы. Ты ждешь мужа из тюри. Мы ждем оба. Чего ж нам не любить друг друга?
– Отстань. Никого я не жду.
– Как это не ждешь?
– А вот не жду. Если полюблю кого-нибудь, выйду замуж.
И она замолчала. Ушла в мечты. В то мягкое и облачное, которое есть у каждого. Которое мечталось и уже замечталось до дыр, и все равно оно мягкое и свое.
Я погасил свет. Зина скоро уснула, а мне не спалось. Я привстал и на цыпочках подошел к ней. «Зина, – позвал я и еще раз: – Зина». Она спала. При бледном свете окна (уличных фонарей) я смотрел на ее лицо. На меня сошла некая чистота, чуть ли не благодать. Такое у нее было лицо – не лицо, а чудо. Лицо святой, хотя она не была святой.
Она была замечательный человек. Иногда она вылавливала меня на улице. Я хотел еще побродить в сумерки, пошляться или поразмышлять, а она говорила:
– Пора домой.
Или:
– Снег выпал, а ты расхристанный ходишь. А ну, застегнись!
И мне нравился ее голос.
Подруга, у которой мы жили, работала весь месяц в ночную смену. Но несколько раз я ее видел. Лет сорок. Здоровенная. Если Зина была как кубик, то подруга была как шкаф. Она тоже относилась ко мне хорошо. Кормила и не гнала на ночь глядя. Ее муж