Кисловато-недовольные лица были у всех. Фруктов не было.
Перебой был уже третий день. Я торчал часа два и хорошо промерз. Но я достал.
Какой-то шпендрик (он оказался мужичком лет пятидесяти) поманил меня. Пока я к нему не приблизился, я думал, что это пацаненок. Он сказал, что сегодня прибудет посылка. С проводником. Курский вокзал.
Он назвал цену, и я чуть не присел.
– Креста на тебе нет, родимый, – вырвалось у меня со злобным шипеньем.
Он только осклабился:
– Какой уж тут крест…
– А не мерзлые?
– Ну что ты!
Делать было нечего. Мы отправились на Курский. Фрукты действительно были не мерзлые. Яблоки.
Я не поехал в больницу. Я поехал на следующий день, потому что мне нужно было раннее утро. Из-за карантина внутрь все еще не пускали. Я же хотел потолковать с врачом.
Я подстерег у входа.
– Самочувствие? – переспросил врач.
Он курил на ходу. Усы его заиндевели. Мороз. Но глядел он молодцом.
– Да, самочувствие. – Я заглядывал ему в зрачки. Я хотел бы заглянуть в душу. Я был уверен, что приступаю к длительному разговору.
– Хорошее. Можно сказать, замечательное самочувствие. Скоро выписывать ее будем.
– Как?
– А так. Выпишем, и все.
И он засмеялся. Двинулся к дверям. А я как бы обалдел. Я шел по улице как пьяный. Ну вот, думал я. Вот оно.
Я шел и шел. Тут я, видимо, и простыл. В рот надуло.
Помню, что я пришел к Бученкову. Меня вдруг осенило. Не может же Галька после больницы оставаться у мужа. Ее выпишут – и ведь куда-то мне надо ее поместить.
Кроме того, мне здорово хотелось поесть. Хотя бы хлебушка. Со всем этим я и пришел.
– Ты думаешь разместить ее у нас? – У Бученкова было очень скорбное лицо.
– Да. На пять-шесть дней. На сборы. То есть пока мы соберемся.
– А потом куда?
– А потом в степи.
Он набрал воздуху в грудь. Помолчал. И мужественно дал ответ:
– Хорошо. Согласен.
А я посоветовал. Расскажи теще правду, и она, быть может, поймет. Правду о нас с Галькой. Иногда лучше всего рассказать правду. Потому что всякий человек имеет свой тихий час. И в этот час она срабатывает. Правда.
– Объясни ей. Сам-то я где-нибудь перебьюсь. Но ведь Гальку пристроить некуда.
– Я поговорю с тещей, – мужественно подтвердил Бученков.
Теперь я хотел поесть, и желательно побыстрее, пока не нагрянули домашние Бученкова.
– Тебе кто-то звонил, – сообщил Андрюха. – Несколько раз.
– Кто?
– Не знаю. Мужской голос. Каждый день звонит.
– Кому это я нужен? – Я пожал плечами, гадать не стал.
Если это Еремеев, муж Гальки, – пожалуйста, я готов объясниться. Хотя, в общем, я могу уехать с Галькой и не давая ему объяснений. Это уж как получится. Мы ведь степняки. Мы такие – как будет, так и будет.
Как раз пришла теща – она была в магазине.
– Здрасьте, – сказал я.
– Здравствуйте.
Вернулась