версия о происшедшем была не совсем реальной. Он представил, как оскорблённые новомодной постройкой, порочащей древность города, истинные патриоты Таунда громят гостиницу. Но, опять же, с вертолёта, что ли?
Асфальт кончался сразу у гостиницы. Здесь стоял знак «двадцать», и далее шла отполированная брусчатка мостовой, затиснутая в узкий сплошной коридор разновеликих старинных домов. Шины «бьюика» дробно залопотали по брусчатке, машину стало водить из стороны в сторону, и Гюнтер, усмехнувшись, сбросил скорость. Стрелка спидометра не дотягивала до десяти. Интересно, для кого здесь поставили знак «двадцать?» Уж не для «камикадзе» ли на «мастодонтах?»
Город ещё спал. Только в одном из переулков Гюнтер заметил удаляющегося прохожего в узких клетчатых брюках, длинном чёрном пиджаке с фалдами, цилиндре и с тростью-зонтиком. Да обогнал священника в сутане, что несколько удивило его. В последнее время многие святые отцы предпочитали не только ходить, но и отправлять службу в мирской одежде.
В центре города было попросторнее. Дома здесь не налезали друг на друга, как на окраине, некоторые стояли особняком, а перед ратушей простиралась обширная площадь, такая же голая, без единого деревца, как и улицы города. В одном углу площади было припарковано штук двадцать автомашин, и Гюнтер поставил свой «бьюик» рядом с ними.
Вынув из багажника чемодан, он запер дверцу машины и огляделся. Гостиницу увидел сразу – длинное, на всю ширину площади здание слева от ратуши, трёхэтажное, с узкими высокими окнами и широкими карнизами. Над двустворчатой деревянной дверью на витом штыре висело медное, изъеденное зеленью патины изображение короны. Менее древняя, но явно не этого века вывеска над дверью доводила до сведения, что гостиница находится именно здесь. Но больше всего удивило то, что в городе он не увидел ни одной световой рекламы. Ни одной газосветной трубки на вывесках многочисленных магазинов, лавочек, кафе, погребков. Похоже, старину здесь чтили и усиленно блюли.
Он направился к дверям гостиницы, и тут из почти незаметного переулка на площадь, приглушенно рокоча, выполз оранжевый жук уборочной машины. Гоня перед собой обширный ком пены, машина поползла по площади, оставляя после себя мокрую полосу чистой брусчатки. Гюнтер остановился и с минуту наблюдал за её работой. Даже стоянка автомашин не создавала столь разительного контраста времён.
Миновав деревянный короб тамбура, Гюнтер открыл внутреннюю дверь гостиницы и услышал мелодичный звон колокольчика. Чистый звук, не стихая, висел в воздухе. Гюнтер задержался, послушал и, уже стоя в фойе, ещё раз открыл и закрыл дверь. Звон колокольчика повторился.
– Доброе утро. Нравится?
За стеклянной конторкой сидел ночной портье – молодой человек, светловолосый, аккуратно подстриженный, в лёгких, без оправы – одни дужки и стёкла – очках, в тёмном костюме и при галстуке. Свет от настольной лампы со старомодным матерчатым абажуром освещал небольшой квадрат стола перед ним и раскрытую книгу, от которой он оторвался, чтобы поприветствовать гостя. Портье смотрел на Гюнтера и приветливо улыбался.