и деревья отражали кровавые оттенки лучи грядущего жаркого дня, последнего в этом году. Лёгкий ветер постепенно приобретал агрессивный характер, намекая на скорое похолодание. Экипаж проехал по главной улице столицы, усыпанной золотыми листьями с Королевского парка, стуча колёсами по брусчатке.
Карета остановилась на пустынной площади Памяти, из неё вышел Король. Поднявшись по лестнице, он миновал Триумфальную арку, где огромными золотыми буквами было высечено «NOS MEMENTO»4. От арки по обе стороны Замка Совета расходилась высокая Стена Памяти, одно из чудес мира. Она возникла за одну ночь в день начала войны. С каждым днём неизвестной силой высекались имена тех, кто был убит в войне. Вдоль подножья стены горело авалонское холодное пламя, освещавшее надписи и напоминающее основополагающий закон жизни, особенно во время войны, Memento mori5. Медленной поступью он подошёл к тому заветному месту, где три года назад, вместе с тысячами других, появилось это имя, Элеонора Дарлинг. Единственное упоминание о её существовании, так просто, без излишних титулов и приставок, даже без даты, среди других имён неизвестных людей, мимо которых столичные горожане проходят каждый день.
– Прости меня, если я неправильно тебя понял – тихо сказал Франклин.
Принцесса Катарина сидела в своих покоях, продолжая разбирать бумаги, до которых сестра не успела добраться. Огонь весело потрескивал в камине, превращая пожелтевшие страницы бумаги в свернувшиеся серые трубочки. Личная переписка, старые приглашения на балы и приёмы. Некоторые она отправляла в камин, а некоторые бережно складывала в ящики. На письменном столе лежала приличная стопка различных бумаг, ждущих праведного суда. В этой стопке Катарина заметила маленькое старое изображение в бумажной рамке, отголосок прошлого. На ней сидели бабушка, отец, мать и две маленькие дочери. Катарина помнила, как огромную картину писал какой-то старый зарубежный художник, а эти маленькие графические копии заказал им, ей и Анне, отец. Картина была утеряна, как и те далёкие, мирные и беззаботные времена, когда семья была целой, когда все они дружно бегали по дворцу, как отец с хохотом догонял маму и Катарину с Анной, увлеченный игрой, а бабушка Бесс наблюдала за всеми и иногда смеялась над безобидной неуклюжестью внучек. Тогда не было ни пышных платьев, ни воинских инсигний, ни каких-либо знаков отличия друг от друга. Катарина вглядывалась в веселые молодые глаза матери, на не покрытое морщинами лицо отца.
Она побежала по тем же анфиладам, как бегала в детстве, звук ее каблуков гулким эхом отдавался по коридорам и залам, полы платья разлетались по полу тихим шорохом накрахмаленного шёлка. Ярким светом счастливого лица озарялись давно заброшенные, тёмные коридоры, они опустели и помрачнели, завешенные окна не пропускали воздуха. Она бежала в кабинет к отцу, сжимая в руках эту крохотную гравюрку, в надежде поддержать его в эти трудные времена, напомнить о поддержке семьи, чтобы посмеяться, а может, и поплакать вместе.
Обшарпанные