например, взорвать нужный им мост или пустить под откос важный поезд, ты об этом не подумал, когда хватался за пистолет? Кто больше пользы принесет – я, взорвавший поезд с немецкими танками и уничтоживший, допустим, двадцать танков, и заблокировавший хотя бы на сутки железную дорогу, или твоя батарея, которую в первом же бою уничтожат, если она обнаружит себя?
Сорокапятка могла подбить танк только когда стреляла с расстояния 500 м, что в бою равнялось самоубийству, так как после первого выстрела надо было менять позицию, враг быстро засекал место батареи. Времени для смены позиции чаще всего не оставалось. Капитан знал об этом и, помолчав, добавил:
– Ну, ты загнул, конечно, про двадцать танков за один эшелон!
– Да будь он даже пустой, сутки дорога будет закрытой, а это значит не пройдут другие эшелоны с живой силой, горючим, боеприпасами, танками. А если будет еще и связь с Большой землей, мы можем направить самолеты на станцию, где все это скопилось. Прорываясь на восток, капитан, ты, возможно, погибнешь сам и положишь своих солдат! Пользы от этого не будет. Здесь же мы можем причинить врагу больше вреда, ударяя его по слабым местам. – убеждал я капитана.
– Там мы – армия, а здесь непонятно кто! – пробовал он парировать мне.
– Мы и здесь армия. – я расстегнул гимнастерку и показал ему край полкового знамени.
Он погладил его здоровой рукой, из краешка глаза скатилась скупая мужская слеза:
– Убедил, лейтенант, командуй. – и он поднялся с пня и лег на свою лежанку, размышляя о том, что он не понял человека и сразу плохо о нем подумал.
Утром отряд поднялся, ездовые запрягли коней и батарея, выросшая за счет окруженцев, двинулась к хутору. Впереди шел дозор из пограничников, справа и слева также шла охрана. Выходить из леса не стали, и я отправился на хутор вдвоем с разведчиком Смирновым. Дед, по-видимому, ждал нас, так как вышел на крыльцо и, узнав меня, помахал рукой. Следом вышла Аленка в простенькой одежде с котомкой за плечами. Дед вынес из сеней свой мешок и старенькую «Берданку» (охотничья винтовка – прим. автора). Закинув все это за плечи, он двинулся в сторону огорода. Я махнул рукой, и моя «армия» двинулась вслед за нами. Мы шли по какой-то старой, заросшей мелким кустарником, просеке. Пересекали ручьи, взбирались на косогоры. Утопали в глубоком мху, под которым проступала вода, и наконец вышли к обеду к болоту, края которого было не видать. Дед приказал всем готовить слеги, лошади идут в середине. По каким-то ему известным приметам он нашел только ему знакомую тропу. Осторожно ступил в жижу и, прощупывая перед собой слегой дорогу, пошел, погружаясь по щиколотку в болото. Лошади было заупрямились, но когда их взяли под уздцы, также ступили в воду, сзади орудия толкали расчеты. Медленно, но мы удалялись от берега, и, казалось, болоту нет конца. Время от времени дед останавливался и по каким-то признакам определял направление, и колонна снова двигалась за ним, как нитка за иголкой. Лишь к вечеру мы вышли на остров, выжатые, как лимон.