только аккуратно, есть ли у него деньги, – шепнул путане на ухо нетерпеливый Ласаро.
– Это совет не мальчика, но мужа, – огрызнулась Иослайне, спросив аргентинца в лоб: – У тебя есть деньги?
– Тридцать песо конвертибле, – отчитался «Че».
– Мало, – отрицательно покачала головой пута. – Сорок!
– В отеле есть еще, – нехотя признался двойник.
– Ты на машине? – Глупый вопрос, откуда у постояльца двухзвездочного отеля автомобиль. – Ладно, придется взять такси до отеля. Я подожду тебя в машине. В Карденасе у меня есть casa.[12] Это обойдется тебе еще в пятнадцать песо. Согласен?
Аргентинец запыхтел «коибой», имитируя астму. Затем, обнажив стройный ряд белоснежных зубов, выдал:
– Forever!
– Сегодня придется перепихнуться с сумасшедшим, – прокомментировала Иослайне.
Ласаро вывел девушку, всучив потрепанный песо старому знакомому на выходе. Молчаливый таксист с непроницаемым лицом осведомителя уточнил адрес пункта назначения. Его партийная совесть, как обычно, проиграла кратковременную схватку с возможностью подзаработать. Правда, когда водитель увидел аргентинца в облике Че, то понял – чаевыми здесь не пахнет. Такие идиоты платят строго по счетчику. Однако деваться было некуда – девушка уже втолкнула «Че» в салон и хотела было нырнуть в него сама. Остановил Ласаро.
– Моя десятка?! – Он крепко держал ручку дверцы.
– Давай потом, – попыталась ускользнуть девица.
– Мы так не договаривались! – едва не срываясь на крик, зашипел Ласаро.
– О'к. Дай, пожалуйста, десятку в счет моего гонорара, – обратилась она к аргентинцу. Тот не сразу выкопал из заднего кармана брюк смятую купюру и передал ее красотке.
Иослайне недовольно протянула десятку своему провожатому, одарив его на прощание презрительным взглядом.
Ласаро взял деньги, нервно хихикнув уголком рта, и пригласил леди в салон лицедейским жестом с целью демонстративно хлопнуть дверцей.
Все так и вышло. Он хлопнул дверцей и поднес скомканную купюру к носу. Видно, хотел лишний раз убедиться, что деньги все-таки пахнут. В сей сладостный момент чья-то волосатая рука резким движением вырвала видавшую виды банкноту из-под органа обоняния Ласаро.
«Черт возьми!» – проклял весь белый свет непутевый хинетеро,[13] ощущая снисходительное похлопывание по плечу увесистой ладонью здоровенного лейтенанта Мануэля Мурильо, приставленного к нему в качестве надзирающего соглядатая после заключения. Вместе с сержантом Эстебаном де Мендоза они составляли известную в округе парочку полицейских, прозванных Гранде и Пэкэньо.[14] Эти прозвища являлись самыми нейтральными из всех ярлыков и кличек, которыми их величали за глаза.
– Ну что, допрыгался?! – грозно буркнул тучный