и промозглым холодом. Хорошо, что вернувшееся медитативное состояние отчасти согревало изнутри.
Теперь мы стояли полукругом, с видом на покрытые снегом склоны и незнакомую долину внизу. Ламы распелись звонко и вольно. Мы купались в море энергии. Только немцы выглядели среди всего этого света серыми воронами: их не выталкивало из круга, но для Великих энергий они оставались непроницаемыми.
Я же задавалась вопросом: как получается, что ламы, такие просветлённые, якшаются с фашистами? Ответа не находилось. А если припомнить покои для тайных ритуалов, наполненные совсем другой энергетикой, то можно было окончательно запутаться. Зато такие аналитические упражнения служили прекрасным отрезвляющим средством от любого тибетского транса.
Церемония окончилась совершенно неожиданно для меня, поскольку не было какой-то особенной, заметной «точки». Просто ламы прекратили петь, смешали строй и стали разоблачаться. Они поснимали свои парадные шапки и положили их в котомки, а в одеяниях так и пошли дальше: куда ж их денешь? Но с меня стащили белый балахончик и тоже убрали в котомку.
Впоследствии я пыталась узнать, что за ритуал проводили ламы с моим участием. Но бывшие члены экспедиции объяснили только, что эта церемония была разработана специально для дня нашего отлёта, прямых аналогов ей нет. В чём заключалась моя роль? Не имею понятия: не было каких-то особых ощущений, кроме лёгкого трансового «похмелья».
Итак, неожиданно быстро мы собрались и двинулись в дальнейший путь по неприметной каменной тропе. Тропа, удачно прикрытая скальными выступами, оставалась свободной от снега, хотя кругом он лежал. Извиваясь, она вела нас от вершины горы вниз по склону, обращённому к новой, незнакомой долине. Если в долине с монастырём зеленела изумрудная трава, росли леса, встречались густые заросли кустарников, то здесь – насколько хватало глаз – перед нами лежало безжизненное жёлто-бурое ровное каменистое плато.
Похоже, немцы не знали дороги, так как ламы уверенно шагали по тропе впереди. Я больше не требовалась тибетцам, а по тропе, покрытой то ледком, то осыпями, шла не слишком уверенно, поэтому скоро оказалась в хвосте процессии, среди «своих». Едва заметно вечерело. Неужели не доберёмся до равнины засветло?! Немцы – то один, то другой – поглядывали на меня с возраставшим сочувствием. Глаза их в эти минуты становились даже добрыми. Вскоре я споткнулась на очередной осыпи, и Фриц – самый мягкосердечный в отряде – спросил прямо:
– Устали, Хайке?
Вообще-то запаса выносливости мне хватило бы ещё надолго, но было любопытно, что он станет делать, если я подтвержу, что устала, и я кивнула.
– Тогда полезайте ко мне на закорки! – решительно заявил Фриц.
Наклонившись, он ловко подхватил меня и устроил у себя за спиной, как рюкзак. Довольно удобно! Если бы ещё прикосновения немцев не казались мне такими же отталкивающими, как их запах!
Хоть все в отряде, без исключения, теперь обращались ко мне подчёркнуто