в себе, Мишель будет чувствовать себя её вдохновителем и благодетелем, а там уж недалеко и до… На этом стремительный поток её мыслей остановился, и она с прежней своей мягкостью и невозмутимостью сказала, что действительно бедная сиротка так поднаторела в своих навыках, что частенько радует семью пассажами и несложными мелодиями. Но выйти в свет ей ещё рановато… Они бы все хотели приблизить этот день как можно скорее, но, к сожалению, её манеры слишком провинциальны, а преждевременное нахождение в обществе её просто убьёт!
Мишель был сломлен, его вдруг поразила страшная мысль, что его кузину Элизабет намеренно держат взаперти, и уж никогда не позволят выйти и покорить свет своей прекрасной игрой. Как он раньше не замечал, что мать намеренно скрывает свою племянницу! Каким же эгоистом он был, не видящим вокруг ничего, что бы могло омрачить его взор и душу! Он думал, что все вокруг счастливы и беззаботны, что кузина живёт безмятежно в его доме, не зная ни горя, ни тоски, что она просто не желает выходить в свет.
Долго он обдумывал, что можно сделать для блага его кузины, но каждая идея разбивалась о препятствие – его мать. Она запретит ему что-либо предпринимать, а ещё хуже – это отразится на его бедной кузине, которую мать, несомненно, обвинит во всём. Сон к нему не шёл в ту ночь, потому что его мыслями завладела та, о которой он думал весь вечер. Он вспоминал её лицо и чувствовал, как в нём зарождается то, чего ранее он никогда не испытывал. Мать предугадала то, к осознанию чего сын пришёл так поздно.
Василиса Ивановна, конечно, отметила, что сын стал больше проводить времени дома, и что это заслуга Лизет; она даже сказала, что “дорогая племянница, совершенствуя себя, не забывает и о других” и что “видимо, благопристойность становится заразной, и скоро мы увидим Мишеля совсем отличного от того, каким он был год назад”. Теперь он упоминал о кузине вскользь, словно боясь, что его могут снова связать с ней. Раньше его это не беспокоило. Горничная докладывала, что они стали реже сидеть вместе, она часто музицирует одна, а он проводит время в бильярдной. Её госпожа напряглась, но пока не спешила что-либо предпринимать.
Лизет тоже заметила, к своему удивлению, что её кузен изменился, но долго не могла поверить своей догадке. Она жалела, что он не может, бедняжка, испытывать сильные чувства, понимать музыку, как она, и глубоко сопереживать кому-либо, быстро отвлекаясь и гоня от себя неудобные для его полной удовольствий жизни мысли. Она явственно видела, что они настолько разные люди, что между ними не может быть симпатии другой, кроме родственной, и поэтому полагала, что его увлечение надуманное и быстро пройдёт, как кончится зима, и когда начнутся другие развлечения – балы, фейерверки, охота. Она делала вид, что всё в порядке, и говорила с ним, как и всегда, ничем не выдавая своего открытия.
Чем больше проходило времени, тем больше Василиса Ивановна убеждалась, что сын влюблён, и что это надо остановить, пока чувства не стали серьёзнее, и пока про них не узнала