многие дружеские, любовные и семейные связи. Гибли они в корчах, с выливанием помоев на зевак, с демонстрацией голого зада: «А вот тебе сраку, гидкий москоляка!», «А вот тебе хрен, укропский нацмен!» На это что ответить?
– Нет, не только, – честно говорю я. – Тебе бабушка ничего не рассказывала про деда? Про то, как они каждое девятое мая от людей прятались, и вообще?..
– Может быть, я не особо слушал. Она ж вечно пилила, я привык отключаться. А что?
– Вадим в интернете бил врага. Ну, на разных форумах и в чатах. А для подкрепления своего праведного гнева полез в историю бандеровцев и полицаев. Нашёл сообщество единомышленников, и вместе они откопали в списке предателей Михаила Степановича Лисеенко.
– И?
Действительно: и? Пока молчу, вся эта история кажется весомой и важной, а если заговорить, получится надуманная чушь. Дешёвка. На ум приходит где-то вычитанная фраза: «Сказанное слово становится ложью». Но дело не только в этом. Слишком много нужно поднять со дна – фанатизм Вадима и мою работу, его справедливость и мою нежность, шутки, которые превратились в упрёки, детские болевые точки, взаимное разочарование, желание вернуться. Последнее мною почти задушено, но ещё подёргивается, бьётся в кулаке скользкой краснопёрой рыбёшкой.
Михей задумчиво разминает плоскую «приму», мелкий табак сыплется ему на колени. Я смотрю, как кружится в воздухе лёгкое крошево, а перед глазами – жухлые коричневые листья. Ветер гонит их по асфальту, закручивает маленькими вихрями в многоэтажном бетонном колодце нашего двора. Вадим садится в машину, в багажнике – спортивная сумка. Смотрю в окно и сглатываю цитрамоновую горечь, пытаясь справится с подступающей изжогой.
– Ясно, – тактичный Михей не просит подробностей. – Надо у Лильки спросить.
– А Лилька тут причём?
– Она под конец часто с бабушкой разговаривала.
– Лилька?! С нашей бабушкой?!
Михей не отвечает, будто не слышит. Давит в пепельнице нераскуренную сигарету, встаёт и одним резким движением отряхивает колени. – Ну что, в город? Может, повидаешься с ней, но сначала какой-нибудь еды купим.
– А Лиля?..
– Давай быстрее, у нас с транспортом не очень.
– Мне собраться надо.
– Вечернее платье погладить?
– Концертное.
Михей недоверчиво хмыкает, берёт грязные чашки и отворачивается к раковине. Значит, с болтовнёй закончили, и хоть расшибись об его спину.
Когда-то давно в райцентр нас возили неспешные советские автобусы, пахнущие бензином и одеколоном «Шипр», забитые до отказа пассажирами, мягко толкающие дверью-гармошкой тех, кто зазевался на выходе. В салоне беззлобно переругивались дородные тётки, пенсионеры в наглаженных рубашках обсуждали последние новости и райцентровскую доску почёта, похохатывали шахтёры. Я легко узнавала их по крепко въевшейся угольной обводке на веках – от неё светлые глаза мужчин казались яркими, почти прозрачными. И каждый хоть раз в жизни рассказал приятелям расхожую байку о том,