аправляется к двери. Одна из сербок, пискливо смеясь, наблюдает за тем, как он пытается достать из кармана ключи. Стоп! Значит он был не один?
Молодой человек в испуге поднимается с кровати, перешагивая через пустые бутылки и кучи одежды. Один. А где она? Резинка для волос лежит на тумбочке. Скорей всего ушла на рассвете. Да не всё ли равно? И почему так раскалывается голова? Опять уснул в рубашке. А брюки снять успел. А может, и не он снимал. Он не желает ничего, кроме как умереть мнимой смертью. Натягивая одеяло поверх головы, он пытается забыться во сне.
Не выходит. День всё-таки решил начаться. Сверлящий писк будильника заполняет еле освещённую комнату. Восемь утра. Бедолага раздражённо бросает одеяло и в одно мгновение поднимается, ударяя по прямоугольнику с четырьмя светящимися цифрами.
Парень берёт в руки пульт и нажимает на красный кружок. Акустическая система, что он купил на свою первую зарплату, воспроизводит случайно попавшуюся песню. «Hey Joe» в исполнении Джими Хендрикса.
Он улыбается. Ему нравится Хендрикс. А ещё Аарон Невилл, Братья Миллс – под их музыку парень всегда начинает свой день.
Не успел Хендрикс доиграть своё соло, как молодой человек, пританцовывая, уже стоял на кухне и наливал стакан кофе. Контрастный душ сделал своё дело: теперь парень бодрствует и полон сил. В конце концов, большую часть своей осознанной жизни парнишка спит около двух часов сна, а то и меньше. Ему достаточно лишь стакана свежевыжатого сока или чашки кофе. Обычно сок делает какая-нибудь девушка, ночевавшая с ним. Поэтому сегодня он обходится чашкой кофе. Даже шторы открыл. Готов-таки к новому дню.
Пританцовывая, молодой человек семенит к своему шкафу. Отпив кофе, он оценивающе глядит на ряд разноцветных футболок и тянет спрятавшуюся между ними тёмную рубашку. Это единственная его чистая рубашка. А брюки, стало быть, валяются где-то у кровати.
Допив кофе, парень хватает свои очки с вешалки и выходит из своей квартиры-студии на Людвигсфорштадт, в которой так и застыл беспорядок.
Ниджат Мустафаев живёт в Германии уже пять с половиной лет лет. Он уехал из отчизны молодым амбициозным выпускником Бакинского Государственного Университета, с отличием закончив факультет журналистики. Спортивный профиль всегда была его страстью. Но все любимые дела молодёжи не находили никакого финансового отклика в Азербайджане.
По конкурсу Службы академических обменов попал в Берлин, где сразу же обнаружил себя мельчайшей каплей в безграничном море мигрантов. Учился заново жить. Даже ходить. Быстрее. Большие города словно питались широкими шагами.
Прежде, чем сформироваться как город, Берлин был в его представлении огромным инсектарием с хаотично разбросанными вывесками, дорожными знаками и всевозможными табличками. Он-то думал, что здесь живут все с лицом Швайнштайгера и Франки Потенте, а тут кипела разноцветная жизнь.
Первых геев Ниджат увидел именно здесь. Здесь же и первый раз попробовал косяк. Первый раз напился до одури. В Берлине он и оставил свою девственность.
Стипендии едва хватало. Первые полгода он никак не мог трудоустроиться из-за своего паспорта. Приходилось перебиваться эфемерными подработками. Ниджат успел поработать котломойщиком в пабе на Трифтштрассе, убирал склад на Липаер штрассе, мыл машины, был фасовщиком – словом, работал везде, где не надо было светить своей эмигрантской мордой. На обеденных перерывах на коленях Ниджата всегда лежал самоучитель по немецкому языку.
Чеки с супермаркета и разноцветные листочки с речевыми оборотами в немецком языке были разбросаны по всему его уголку в общежитии, где он делил комнату с иракцем.
Поначалу, конечно же, жалел. Берлин пугал его. Бешеный ритм города буквально сбивал его с пути. Доставщики еды и раздатчики флаеров то и дело толкали его, пока Ниджат думал, как от Митте вновь вернуться в общагу. Страх перед большим городом возвысил комнатушку общежития до Элизиума, откуда Ниджат боялся выходить даже в магазин, превращаясь в героя знаменитого стихотворения Бродского.
Думал, поторопился. Страх перед чем-то новым откладывался комом в горле. Плакал. Проливал слёзы, поедая полусырую гречку с квашеной капустой. Чувствовал себя затерявшейся песчинкой в огромной пустыне иранцев, курдов и немцев. Но ни разу в голове Ниджата не была мысль вернуться снова: всё лучше чем «жизнь под трафарет» в родном отечестве. Да и тем более, не всегда же под руками будут котлы да тряпки. Когда-нибудь бундес-солнце будет дарить тепло и ему!
Так и стало спустя три года со дня его первого дня в Германии. С горем пополам закончив тамошний вуз, Ниджат получает возможность стажироваться в немецком издании журнала Maxim, где помогал собирать материал для раздела «Спорт». Платили ему там символические три десятка евро в день, чему Ниджат был очень рад, ибо ещё и кормили. Ночами он подрабатывал грузчиком на складе тканей. Распаковывал парчу с армянами, румынами и словаками, измерял её и подготавливал до конечного вида на продажу. Быстро выполняя рабочую норму за два с половиной часа, он мог спокойно укладываться спать на картонные коробки. Съёмное жильё Ниджат себе ещё позволить не мог, поэтому работал без выходных. Если