и Эсмира, от которой потели ладони и щекотало в груди. Лейла и Али подавленно сидели около Ниджата. Отпив напоследок свой любимый чай с чабрецом, заваренный сестрой, он встал и покинул эту двухкомнатную хибару раз и навсегда, в душе дав себе клятву никогда больше не возвращаться сюда. В порывах злости он проклинал брата, но потом тут же бранил себя за это.
Конечно же он плакал, обнимая Лейлу, своего маленького брата Али и мать, которая всегда слепо поддерживала Ниджата. Может, потому что ему достался её курносый нос и карие глаза, как у неё. Когда настала очередь Мирзы, тот уже вышел из дома. "И хорошо, – подумал Ниджат, – хоть не надо будет притворяться".
Конечно, он хотел написать Лейле, поделиться радостью, как делился хорошими оценками шесть лет назад! В мельчайших подробностях расписать каждый свой день в Германии! Сестра бы, наверняка, прочла его сообщения вслух всем. Даже Мирзе! И даже Эсмире!
Но он не мог. Нельзя было. Они все в прошлом. Дом в Говсанах навсегда был в его разуме камнем, тянущим на дно. Сегодняшний Ниджат далеко не тот средний брат, что делил крышу с Мирзой. Сегодня он – успешный двадцати шестилетний парень, в совершенстве говорящим на нескольких диалектах немецкого языка, работающий в престижном «Zwölfter Spieler», в свободное время позирующий для своего друга-фотографа Карла. Естественно, не за бесплатно. Последние два года Ниджат проводит вечера в мюнхенских пабах в окружении красоток, имена которых он, как обычно, забывает на следующее утро.
Глава 2
– Ну как спалось? – с хитрой улыбкой спрашивает Михаэль Петерс, младший специалист отдела рекламы.
– Взгляни на эти сумки у него под глазами! – смеётся Мартин Циммерманн, главный фотограф журнала, гей, встречающийся с французом-барменом Домиником в «Шпатенхаусе». Развлекаться в этом пабе большой весёлой компанией – именно его инициатива. Мартин всегда следит, чтобы его товарищи оставляли хорошие чаевые кельнерам и барменам. А ещё он запрещает заказывать своим собутыльникам сложные коктейли, дабы Доминик «не словил запару». К тому же молодой француз не умеет их делать. Будучи пьяным, Ниджат всегда заказывает Б-52 назло Мартину.
Ниджат с сожалением вздыхает. Он бы хотел вспомнить, что происходило прошлую ночь, но ничего, кроме едва связных между собой зарисовок его мозг не выдаёт.
– Спалось неплохо. Пошли, покурим, – говорит он Михаэлю. Внезапно в маленьком кабинете ему стало душно.
– Ты же знаешь, я не курю, – закатив глаза, отвечает Михаэль.
Первые полгода Ниджату было невыносимо трудно общаться в Мюнхене. Баварский диалект давался ему очень трудно. Но Мюнхен он полюбил сразу. Иммигрантов здесь меньше. Берлин казался ему безликим.
– Постоишь рядом, значит! – похлопал Михаэля по спине Ниджат, – пошли!
Они вышли из здания и перешли дорогу. Там, в небольшой парке, Михаэль уселся на скамейке у сиреней и смотрит, как курит Ниджат.
– Ты что, совсем-совсем ничего не помнишь? – спрашивает